Однако только в РККА и в Советской армии произошло мнимое и даже противоестественное разделение на тех, кто руководит воинскими коллективами в бою, и на тех, кто воодушевляет войска перед сражением. На войне, как известно, все решает один человек. Такого еще никогда не было в военной истории – военачальник отдал боевой приказ, а политработник (название по большому счету не имеет значения) начал поднимать моральный дух. Как известно, самый действенный способ воздействия на подчиненных во всех армиях мира – личный пример военачальника. А двух командиров равной степени подготовки в одном подразделении, части, соединении быть не может.
Отметим, что, например, во время Второй мировой войны в германских вооруженных силах не было политзанятий, политбойцов, политруков, комиссаров, военных советов и их членов, практически никто не занимался политработой в ее советском понимании, однако боевой дух, дисциплинированность, уважение к начальникам, товарищеские отношения между младшими и старшими, стремление во что бы то ни стало выполнить поставленные боевые задачи присутствовали в вермахте до самого последнего дня войны.
Аналогичным образом обстояло дело и в вооруженных силах антигитлеровской коалиции, где, насколько известно, никто не писал перед боем заявлений типа «хочу идти в бой консерватором» или же «в боевой поход намерен пойти лейбористом», а воевали умело, храбро, с достоинством защищая свои монархии и демократии. Не было никаких обращений военных советов, митингов в привычной нам форме, клятв и многого другого, столь характерного для жизни нашей армии и флота. Тем более в армиях антигитлеровской коалиции не могло и в принципе появиться столь любимого нашими политработниками призыва в бою: «Коммунисты, вперед!»
Ранее внушалось, что это одно из достаточно эффективных средств воздействия на создавшуюся в сражении обстановку. Однако если вдуматься в этот клич без былых предубеждений, то на практике получается несколько обратное: значит, замысел боя и принятые командирами решения оказались неверными, усилия родов войск и сил несогласованными, огневое поражение непродуманным и остается только одно – исправить допущенные в бою просчеты и недостатки личной храбростью членов партии. На деле же такие призывы чаще всего кончались только одним – гибелью рядовых коммунистов и невыполнением боевой задачи. Фанатизм в бою, как известно, почти никогда не дает долговременных результатов.
Таким образом, эффективность боевых действий от отсутствия партполитработы у наших союзников и противников в годы Второй мировой войны никоим образом не страдала и потери ни в какое сравнение не шли с огромными потерями на фронтах Красной Армии. Это поневоле наводит на мысль, что действенность политработы во многом является элементарным вымыслом самих же комиссаров. И помощь боевых листков и стенгазет в выполнении оперативных задач примерно равна нулю. Пожалуй, это отчетливо понимали и в те годы. Ценность тех или иных начальников и их структур рассматривали на войне в основном по их вкладу в конечный успех боевых действий и операций. Если присмотреться даже к воинским званиям членов военных советов фронтов на заключительном этапе Великой Отечественной войны, то, как правило, «главный комиссар» фронта был в звании не выше генерал-лейтенанта, в то время как командующий инженерными войсками или, скажем, артиллерией был генерал-полковником. В целом это не вызывает сомнений: талантливо разработанный и мастерски воплощенный в жизнь план инженерного обеспечения фронтовой наступательной операции гораздо важнее плана партийно-политической работы. Правда, говорить в те времена вслух об этом было не принято.