.
В тот вечер один отставной российский дипломат ужинал с другом на своей даче, расположенной на дороге между Петергофом и Красным Селом, когда они услышали топот полка, марширующего в сторону Санкт-Петербурга: «Мы все поспешили к садовым воротам и стояли там, глядя на огромных гвардейцев, молча топающих по пыльной дороге в летних сумерках. Я никогда не забуду зловещее чувство надвигающейся гибели, которое это зрелище вызвало во мне»[1701]. Придет эта гибель или нет, зависело в конечном счете от одного человека, как это было и в Германии, и в Австро-Венгрии. Несмотря на новую конституцию 1906 г., царь все еще контролировал внешнюю политику и военных. Как сказал одному своему коллеге посол Франции в Берлине Жюль Камбон сразу после предъявления Австро-Венгрией ультиматума Сербии: «Сегодня судьба Франции и сохранение мира в Европе зависят от воли иностранца – воли царя. Что он решит и по чьему совету?»[1702]
Пока правительство России делало шаги к войне, Пуанкаре и Вивиани, как и рассчитывало правительство Австро-Венгрии, были в море, начиная с 24 июля имея возможность связываться с Парижем и французскими посольствами за границей лишь периодически. Когда новость об ультиматуме достигла «Франции», плывшей в направлении Стокгольма, Вивиани спешно послал телеграмму, вероятно написанную Пуанкаре, в Санкт-Петербург с просьбой передать ее в Париж и Лондон. В ней он рекомендовал Сербии принять все условия ультиматума, совместимые с ее честью и независимостью, а также предлагал, чтобы Антанта поставила ситуацию под международный контроль, запросив международного расследования соучастия Сербии в убийстве эрцгерцога, и не позволила Австро-Венгрии проводить его самостоятельно[1703]. Надежда на то, что каким-то образом умирающий Священный союз Европы может вернуться к жизни и урегулировать еще один европейский кризис, была той соломинкой, за которую хватались французы, итальянцы и особенно англичане в последующие несколько дней.
Пуанкаре и Вивиани также обсудили отмену своих запланированных визитов в Скандинавские страны и немедленное возвращение во Францию, но решили, что это может обидеть принимающие стороны и вызвать ненужную тревогу на родине. Поэтому они продолжили плавание по Балтике, все более и более тревожась по мере ухудшения вестей с Балкан. Так как немцы теперь глушили все радиосообщение между «Францией» и Парижем (а также между самой Францией и Россией), было трудно посылать и принимать сообщения. В Париже их коллеги по своей собственной инициативе решили принять меры предосторожности. Штабные офицеры были вызваны из отпусков, а войска – отправлены охранять железные дороги и другие ключевые объекты. Начальник Генерального штаба генерал Жоффр позднее утверждал, что у него не было иллюзий в отношении серьезности ситуации: «Мы двигались прямо к войне, и Россия оказывалась вовлеченной в нее одновременно с нами». Он и военный министр уверяли российского военного атташе в том, что Франция готова выполнить свой союзнический долг. К концу месяца Франция прошла значительный путь подготовки к войне; в больших и маленьких городах в магазинах мужской одежды начали выставлять на продажу тяжелые ботинки и толстые носки