Я сижу в комнате за столом Ники. Её кровать аккуратно застелена, на покрывале – ни морщинки. Ещё нескоро она снова её займёт, думается мне, и слёзы опять набегают. Сейчас у неё всё казённое: и постель, и пища, и крыша над головой. Надежда Анатольевна раскидывает карты, вздыхает.
– Да, вот оно: казённый дом и дальняя дорога. А это что? Дама червей… Какая-то женщина на сердце.
Я вздрагиваю: женщина на сердце – ведь это я. Бегут машины по улице, сияет солнце, шумят деревья. Всё как всегда, жизнь продолжается, день сменяется ночью, за зимой приходит весна. И так будет всегда.
Домой я иду пешком, внутренне сжимаясь от ожидания: не выпрыгнет ли из-за угла Якушев? В небе плывут лёгкие облачка, мимо снуют машины, куда-то идут люди, а его нет. Мне с трудом верится. Я даже не знала, как прекрасно я жила, пока он не появился в моей жизни.
Открываю своими ключами дверь, вхожу. Дома никого нет. Тапочки отца стоят у двери, тикают часы, в холодильнике пельмени и колбаса. Сажусь на диван, обвожу взглядом комнату. Когда он снова появится? Не может быть, чтобы он от меня отстал.
Однако сиротливый вид полупустого холодильника наводит на меня тоску, и я иду в магазин. Притащив полный пакет продуктов, я принимаюсь готовить, поглядывая на часы: в шесть должен вернуться отец. Без десяти шесть я выключаю плиту: борщ с фрикадельками, котлеты с гарниром из жареных кабачков с луком и блинчики с творогом готовы.
Шесть часов, десять минут седьмого – время ползёт медленно. Отец задерживается, и я начинаю нервничать: у меня нехорошее предчувствие. В полседьмого я выхожу на балкон. Странное, скверное предчувствие становится всё явственнее, я тревожно всматриваюсь вдаль. Может, опять загулял? Если так, то ещё слава Богу, а если…
ЯКУШЕВ?
Нет, нет, только не это. Если он навредит отцу, я точно убью его – насажу на копьё и сделаю из него шашлык!
Сердце в груди висит тяжёлым камнем, по спине бегают тревожные мурашки, кишки превратились в глыбу льда: я жду самого страшного. В полвосьмого в замке поворачивается ключ, и я вздрагиваю: наконец-то! Слава Богу, хотя бы живой… Да, по тому, как он открывает ключом дверь, я сразу определяю, что он выпивший, но это неважно: главное, он жив и здоров, Якушев с ним ничего не сделал…
Но слишком рано я обрадовалась: отец возвращается не один.
– Вот, прошу вас, проходите, – слышу я его пьяненький голос. – Наше скромное жилище… Добро, так сказать, пожаловать…
Ещё не видя, с кем он пришёл, я нутром чую Якушева и не ошибаюсь. Волна аромата дорогой туалетной воды, элегантный костюм и галстук, огромный букет цветов в шуршащей обёртке – всё это могло бы произвести очаровывающее впечатление, но только не на меня. Я знаю, кто он на самом деле, и он знает, что я знаю.