– Пойдём спать, зая?
– Пойдём, – зеваю я.
Не размыкая объятий, мы идём наверх. Одежда падает с нас, как осенняя листва.
– В душ? – предлагает Альбина.
Меня совсем сморило, мне не до душа, во всём теле – тяжесть, одна голова весит целую тонну. Я падаю на кровать:
– Нет, Аля, у меня уже нет сил… К тому же, я сегодня мылась.
– Ну, ты – как хочешь, а я всё-таки ополоснусь. – Альбина целует меня. – Не засыпай, дождись меня. Я ещё не всё тебе сказала.
Наверно, она хочет кое-чем заняться, думаю я, лёжа на кровати. Да, определённо хочет, это чувствовалось в её голосе и в поцелуе, в прикосновении руки. И под тем, что я остаюсь на ночь, что-то предполагается, не правда ли? Странно лежать в одной постели и ничего не делать, хотя иногда у людей так тоже бывает. Болит голова – самая частая «отмазка». Но что делать, если я смертельно устала и моё самочувствие действительно оставляет желать лучшего?
Рядом со мной на подушке – аккуратно свёрнутая пижама Альбины. Я глажу её ладонью, потом прижимаю к щеке. Ванна с водой, нож, записка – всё это далеко, как страшный сон.
У мамы были трудные роды, я едва не задохнулась: пуповина обвилась вокруг моей шеи. Потом я вдобавок подхватила внутрибольничную инфекцию – вся покрылась струпьями… Всё время кричала, как мне рассказывали, и совсем не спала. Соседка мамы по палате увидела меня и сказала, что я не жилец. Да, так прямо и сказала маме: «Умрёт она у вас». Но я не умерла, значит – Бог хотел, чтобы я пришла на эту Землю. А я? Хотела убить себя. Какое я имела право, если Бог хочет иначе? По моим щекам катятся тёплые слёзы, падая на Альбинину пижаму.
Матрас прогибается под тяжестью тела, мои губы попадают в тёплый и щекотный плен поцелуя с лёгким ароматом зубной пасты: сбросив махровый халат, Альбина голышом забралась под одеяло. Её чистая кожа пахнет гелем для душа, длинные ноги переплетаются с моими. Поцелуй приобретает глубину и страсть, её грудь прижата к моей, я чувствую её соски. Слёзы всё текут, и Альбина, коснувшись моей мокрой щеки, настороженно замирает.
– Утёночек! Что такое, маленький? – спрашивает она с нежным беспокойством, гладя меня по щеке, по волосам, вытирая мне слёзы. – Ты что, зайчишка? Ну?
Мою грудь сотрясает длинный судорожный всхлип.
– Аля… До меня только сейчас дошёл весь ужас… Весь ужас того, что я чуть не сделала! И ты… И твой звонок… Ты понимаешь, что это значит? Это тебя Бог сподобил… Позвони ты чуть позже…
– Ш-ш… Не надо, успокойся.
Она крепко прижимает меня к себе, щекочет губами мои мокрые ресницы, и её дыхание осушает их.