– Всё не обязательно рассказывать, – говорит она тихо.
– А сама ты не хочешь ей всё рассказать? – кричу я. – Духу не хватает? Пить и искать приключений на одно место ты можешь, а как держать ответ – прячешься!
Лицо Ники, всегда открытое и доброе, теперь становится чужим и холодным; я никогда не видела её такой. Опустив руку со свёрнутым листком, она отступает назад.
– Хорошо, нет так нет, – говорит она сухо. – Я пойду.
Она идёт в прихожую одеваться, а во мне что-то страшно рвётся, как не выдержавшие груза канаты. Дыхание, слова и слёзы вместе застревают в горле, огромная железная лапища стискивает мою грудь. Шатаясь, я иду следом в прихожую и останавливаюсь в дверях, ухватившись за косяк. Я вижу спину Ники в чёрной куртке, над чёрным воротником – стриженый затылок, под курткой – ноги в сапогах. Она тянется за шапкой и видит меня. Её лицо смягчается, брови вздрагивают, она бросается ко мне и обнимает.
– Настя! Ну что ты… Не надо, успокойся! Ну… – Она стискивает меня крепче. – Ну.
Её губы с неуклюжей нежностью тянутся ко мне. Мои пальцы вцепляются в чёрную скользкую ткань её куртки. Её затылок – под моей ладонью.
– Не пущу…
Её губы заглушают мои слова, поцелуем сплющивают их безжалостно и нежно. Я цепляюсь за письмо.
– Дай… Я отнесу.
Она качает головой.
– Не надо. Ты права, я не должна перекладывать это на тебя. Сама наломала дров – сама буду отвечать. Только не плачь, пожалуйста… А то я не смогу уйти.
Её пальцы вытирают мне слёзы, она улыбается, но от её улыбки мне ещё больше хочется плакать. Я стискиваю её что есть сил, а она гладит меня по спине.
– Настенька… Ну, пусти. Мне правда надо идти.
Я плачу, бормочу глупое и ненужное «прости». Она устало улыбается.
– За что?
– За то, что так всё получилось…
Она целует мои мокрые ресницы.
– Ты не виновата. Просто так получилось.
– Я очень тебя люблю, – всхлипываю я.
Она сначала замирает, потом тихо гладит меня по волосам. Отпускает, надевает шапку, надвинув на глаза козырёк. Я хватаюсь за дублёнку:
– Я провожу тебя!
– Нет, не надо, – мягко говорит она. – Не стоит.
Я всё-таки провожаю её. Мы идём по снежному накату, скрипя каблуками. Я поскальзываюсь, Ника меня подхватывает и предлагает опереться на её руку. Стоим на остановке, ждём транспорт, и она заслоняет меня собой от пронзительного ветра. Влезаем в маршрутку. По радио – весёлая песня. Люди едут по своим делам, никого не интересует, куда едем мы. Обычный день.
Когда выходим из маршрутки, она подаёт мне руку. Наши шаги снова скрипят по снегу – последние шаги, которые мы делаем вместе. Вот оно, крыльцо, и вот дверь, в которую Ника должна войти. Две милицейских машины во дворе, расчищенные ступеньки. Где-то едут автобусы, идут люди, и им нет дела.