Пикардиец нахмурился.
— Но кто сказал, что это я оговорил братьев? — спросил он.
— Я слышал об этом от Якоба ван Ауденарде, — ответил де Врис. — Откуда стало известно ему… Если хочешь, сам у него спроси.
— Так и знал, что без него не обошлось. Вот же чертов хвост… — пробормотал Ренье. — Слушай, брат Симон — веришь или нет, но о том, что случилось с братьями, мне рассказал субдиакон в первый день моего возвращения. Он ни в чем меня не обвинял, но предупредил, что не стоит лишний раз раскрывать рот.
— В это он не ошибся, — сказал Симон, задрожав всем телом. — И если ты сказал сейчас правду, брат Ренье, Господь любит тебя больше, чем нас. Он уберег тебя от порчи и страха, и ты волен говорить, о чем пожелаешь, не боясь проглотить собственный язык.
— А ты чего боишься? — спросил пикардиец.
— Чего? Того же, что все боятся — боли и смерти, — ответил Симон. — Но страх выел меня до костей. Люди смиренные во всем уповают на Божью волю, а мне в этом отказано. Если сейчас Он так жесток со мной, разве станет спасать потом, когда придет время? Господь оставил меня, и я боюсь, говорю тебе, брат Ренье, я умираю от страха! Каждый день я умираю, но никак не могу умереть. Мои книги — счастье, отрада в прежние дни — теперь для меня закрыты. Ты не знаешь, какое это за мучение! Вся моя душа изошла на эти страницы, а я не в силах смотреть на них, потому что страх делает глаза слепыми. Ах, кабы не вино, я размозжил бы голову об стену!
— Ну и дурак ты, любезный брат. Имей я подобное подспорье, — Ренье указал на книгу, — крыл бы крышу блинами. Чего уж проще обратиться к звездам, посмотреть в таблицы и самому сказать: есть ли в будущем что-то, из-за чего стоит так терзаться?
Но Симон опустил голову, и на его лице, опухшем от пьянства, была лишь тоска. Он молчал и все крепче прижимал к груди «Тетрабиблос». Его беспомощность резанула Ренье, будто ножом, но жалости он не почувствовал, лишь разозлился. Дернув пьянчугу, так что зубы у того клацнули, пикардиец подтащил его к окну.
— Погляди на небо! Звезды вот-вот исчезнут, так что гляди внимательней. Видишь, и они смотрят на тебя, они видят тебя насквозь. Они видели этот мир со дня его сотворения. Им ведомо столько человеческих судеб, между тем в них нет ни страха, ни ненависти, ни стыда, ни уныния. Они знают больше, чем людям когда-либо откроется — знание, вот что делает их свет чистым и ясным. Оно окружает их покоем столь глубоким, что даже мы, глядящие на них с земли, чувствуем это. Какие бы бури не проносились под ними, ничто не в силах поколебать их святой безучастности. Внимательно погляди на звезды, брат Симон, они научат тебя достоинству, подобающему ученому. А потом открой свои чертовы книги и скажи то, что я хочу узнать!