– Ух ты, – простонал мужик.
А мама переступила через него, подхватила воду да пошла дальше. Мужик разлегся на дороге, как на собственной веранде. Он оперся на локоть и смотрел вслед уплывающей в туманце Люсе.
– Хорошо, хоть кувшином не огрела, – донеслось до мамы. Она вновь поставила кувшин на землю и обернулась. Мужчина каким-то чудом был уже прямо за ней.
– Слушай, я не знаю, кто ты и что тебе надо, – мама старалась скрыть волнение. – Но если ты помешаешь мне пойти к моим детям, я тебя не пощажу.
– Да не нужна мне ты. Мне твой муж нужен, – заявил странный дядька.
– Если тебе нужен мой муж, то что же ты возле юбок моих увиваешься? Разве это по-мужски?
– Пробовал тебя на прочность.
– Я тебе что, танковая броня?
– А что? Жена мужу и броня. Ибо сказано: скажи мне, кто твоя жена, и я скажу, кто ты.
– Кем сказано?
Мужчина пожал плечами:
– Не знаю. Так говорят.
Мать покачала головой и ушла. Когда уступ горы остался за поворотом, она прибавила шагу. Деревня была уже близко, дом было видно с холма. Навстречу стали попадаться знакомые, но мама, в противовес обычному радушию, только кивала. Она уже не заботилась о плавности походки, о достоинстве образа. Светлые волосы распушились, длинные пряди выбились из-под туго затянутого платка. Она ворвалась в сарай, что стоял на мостке между участками Карапета и нашим. Там папа и его работники делали новых «девочек».
– Хачик!
Отец поднял голову.
– Хачик, я должна тебе что-то сказать.
Отец качнул головой, что означало:
«Погоди женщина, я работаю, приду на ужин, все расскажешь».
Мама знала этот птичий язык и ответила сразу:
– Хачик, это не подождет до ужина. Это очень важно, поверь мне. Я обязательно должна тебе это сказать.
Отец отложил туфлю и с почтением водрузил на стол инструмент, снял с себя передник, и все это степенно, без суеты, чтобы не потерять лица перед работниками. Что за мужчина, который по первому же зову встает и идет за женой? Мать побарабанила пальцами по дверному косяку. За окном, выходящим на сторону Карапета, сосед испуганно заглядывал в сарайчик-мастерскую.
– Хачик, что случилось? – спросил хромой Карапет.
– Не знаю, – начал раздражаться отец. Он не любил, когда в туго сбитый распорядок дня врывалась импровизация мамы. Но за раздражением пряталось, конечно, беспокойство.
Хачик последовал за Люсей. А когда они вышли на двор, мама, усадив его рядом на ствол поваленной шелковицы, рассказала о том, что с ней приключилось. Хачик выслушал и долго безмолвствовал. Про себя он обдумал произошедшее, но вердикта не вынес. Принятое решение не торопилось сорваться с губ словами. Попросту говорить не хотелось, воздух сотрясать. Но пауза затягивалась.