Мама беспокойно терзала уголок платка. Что сказать этой женщине? Правду? Она умрет от тревоги. Солгать во благо? Она почувствует ложь и сама будет оскорблена. Нет, все же и ей придется еще многому научиться от семейства Корлеоне. Ведь супруга дона не должна задавать лишних вопросов. И когда отец в уме своем подобрал нужные слова и приготовился ими поделиться с мамой, снова появился Карапет и спас положение. Он вынырнул из кустов и спрятался за кривой дикой грушей. Сосед выглядел виноватым, что не сумел справиться с любопытством, и бросал из своего укрытия вопросительные взгляды. Папа помолчал, посмотрел, как в сухой прошлогодней траве копошатся ежи, и, почесав в голове, махнул соседу:
– Подойди, Карапет.
Сосед молча подошел. Присел на край шелковичного ствола.
– Люся, а ты иди в дом.
Маму захолонуло возмущение. Но она только вскинула брови и мгновенно согласилась.
– Хорошо. Я пойду, – сказала она.
Папа сделал вид, что не расслышал угрозы в голосе жены. Но когда она удалялась вверх по дорожке сада, папа сокрушенно покачал головой.
– Что, брат Хачатур, трудно укротить женщину?
– Трудно, брат Карапет.
– Да, может, и нет на земле ничего труднее, – нараспев соглашался Карапет.
И они заговорили о важном. Но не о таком труднодостижимом, как согласие с женщиной. Но о том, что столь же важно для судьбы мужчины, как согласие с женщиной.
Люся из окна наблюдала за мужем и соседом, а мы клином выстроились за ней и вторили материнскому примеру. Ничего не понимая, мы все дергали ее, окружив гомоном и любопытством:
– Ма, о чем это они?
– А что случилось?
– Нет, ну правда. Что случилось?
– Мам, это из-за того, что я с тобой не пошел?
– Нет, сынок, нет же, – отмахивалась мама и так напряженно вглядывалась в лица Хачика и хромого Карапета, будто по губам могла прочесть, о чем они толкуют. Всем было понятно, что на наших глазах происходит что-то из ряда вон, но что, никто из нас не знал. Дед зашуршал газетой.
– Люся, чего ты там застыла?
– Папа, я смотрю, рамы на окнах менять надо, трещины пошли.
– Поменяем, – сказал дед и снова закрылся газетой «Известия».
А мама продолжала наблюдать за тем, как Карапет, уже побледнев, что-то говорит ее мужу.
Отец потом рассказал мне, что Карапет, задумав большое дело, тут же струхнул и стал открещиваться от всего.
– Что ты, сосед, это не я.
– Брат, ты не бойся, скажи лучше, что задумал.
– Я?! Я ничего не задумал.
– Отберу ежей.
– Бог с тобой. Только Анаиду расстроишь.
– Вот и я говорю. Расстроится, молоко пропадет, а тебе нужно наследника кормить хорошо. Наши прадеды до девяти лет молоко материнское имели.