За окнами уже совсем стемнело, а над морозно-белыми, спокойными вершинами гор в сиреневой дымке взошла луна. К позднему ужину владелица кузни и её наследница вышли в белоснежных рубашках и вышитых чёрных безрукавках, ярких кушаках и мягких замшевых сапогах с блестящим бисерным переливом. На Твердяне поверх рубашки и безрукавки красовался ещё и тёмно-синий щегольской кафтан с высоким воротником. Головы обеих сверкали зеркальной гладкостью.
Отец Жданы перечислял во всех подробностях, что он собирался дать за дочерью в качестве приданого, а Твердяна с задумчиво-непроницаемым видом ела, не перебивая его ни единым словом и время от времени подливая в его чарку мёда. Приданым больше интересовалась Крылинка — уточняла, какого цвета и качества ткани, сколько мотков шерсти, какого размера наволочки, какого веса перины и чем они набиты — пухом или пером, и так далее. Затрудняясь, за справкой отец обращался к матери, поскольку сбором приданого занималась она, а потому и знала лучше. Твердяну, казалось, гораздо больше занимали пироги с крольчатиной; Горана, снисходительно склонив ухо, слушала шёпот своей вечно удивляющейся супруги Рагны, а ясноликая Зорица хранила скромное молчание, но из-под опущенных ресниц в её глазах светилось первым проблеском рассвета любопытство.
Младу мало волновали имущественные вопросы, намного больше удовольствия она находила в нежном поглаживании руки Жданы под столом. Сама девушка тоже лишь вполуха слушала разговоры родителей, не вникая в нудное обсуждение количества подушек и простыней; с одной стороны, её сладко обжигали и будоражили тайные ласки под праздничной вышитой скатертью, а с другой — озадачивало непроницаемое безразличие родительницы Млады к свадебным вопросам. Значительно больше внимания Твердяна уделяла еде, обильно запивая её вишнёвым мёдом и следя за тем, чтобы ничья чарка не пустовала.
Великолепный вишняк пился легко и с наслаждением, и отец Жданы сам не заметил, как охмелел. Душа развернулась цветастым ковром, желая излиться, и Ярмола Гордятич, закрыв глаза, затянул былинную песню про травушку-муравушку, леса-реки, битву княжьего войска с тёмной силой с востока…
Где на сотни вёрст тишина стоит,
Где и вран крылом не промахивал,
Где раскинулись Топи Мёртвые,
Временам седым, незапамятным
Снится гром стальной — сеча страшная.
Пять народов в ней на мечах сошлись,
Тысяч ратников — до двухсот числом;
Гул и плач стоял: то сыра-земля
Содрогалася, кровью пьяная,
Болью сытая, в смерть одетая.
Светодар разжёг красно солнышко —
Раскалилась твердь, закипела кровь.