На следующий день мы начали установку шпангоутов.
— Корабль устроен как человек, лежащий на спине, — сказал Никель. — Киль — хребет, а шпангоуты — ребра.
Наконец шпангоуты были установлены, и тут настал великий час мастера Мааса. Он дотошно прощупал весь набор, промерил толщину и кривизну шпангоутов и отметил места, требующие доводки. Потом лучшие плотники теслами — плотницкими топорами с поперечным клинком — старательно выбрали все эти лишние толщины и неверности. Не спеша выбирали, с предельной аккуратностью: ведь от плотницкого мастерства зависели в дальнейшем и внешний вид, и ходовые свойства эвера.
Абсолютно точно по чертежу деревянное судно построить невозможно. Очень уж дерево — материал капризный. На солнышке ссохнется, в дождь разбухнет, то и дело размеры меняются. Только искусство опытного мастера способно сбалансировать великое множество всевозможных отклонений.
Работы шли своим чередом. Над корпусом трудились уже и другие бригады. Поверх киля, чтобы прочнее соединить его со шпангоутами, мы проложили еще один брус — кильсон. Другие бригады занимались изготовлением пайолов — дощатого настила с внутренней стороны днища, предохраняющего груз от сырости. Ставили продольные связи — стрингеры, усиливали конструкцию угольниками-кницами. Оставалось обшить борта да настлать палубу — и корпус готов.
Все работы были не из легких. И все-таки душа моя пела от радости. Я видел, как созданный моими руками день за днем на стапеле растет красавец корабль. Каждая его деталь ручной работы, и пусть я не все делал сам, но, случись необходимость, и я сумел бы сделать любую из них.
Постройка эвера длилась примерно полгода. За два года настоящего ученичества (первый не в счет) я участвовал в постройке пяти парусников. Поковки мы получали из кузницы, которая находилась в Родермунде, совсем близко от нас. Там весь день грохотал большой падающий молот. Берег Крюкау был зыбкий, и удар чувствовался издалека. Во всех домах метров за двести дребезжали оконные стекла и качались картины на стенах. Жители этих домов трудились в основном на верфях или в кузницах, поэтому каждый удар означал для них: работа есть.
А работа означала поденную плату 2,5 марки летом и 1,9 марки зимой. Или аккордно 18 (а то и все 24) марки в неделю.
Итак, оковки для мачты, якоря и цепи мы получали из Родермунда. Тросы изготовляла расположенная там же канатная мастерская. Паруса шил парусный мастер с соседней улицы, а блоки делали в маленькой мастерской на задах нашей верфи. Да и на самой верфи помимо плотников работали и слесари, и стекольщик, и еще разные мастеровые. Все были рядом, и все были заодно. Все, как могли, старались уложиться в сроки, назначенные договором, и с нетерпением ожидали дня, когда состоится спуск на воду. В заключение всех работ конопатили наружную обшивку. С помощью железной конопатки в щели между досками обшивки молотками забивалась смоленая пакля. Это была одна из самых ответственных работ на верфи.