— Разве? Не замечал. Какие страшные слова…
— Кругозор маленький, потому и не замечал.
Сережка поморщился:
— А тебе, собственно, какое дело до моего кругозора?
— Как это — какое дело? Я секретарь ячейки. Комсомолу до всего дело.
— Но я не комсомолец.
— Зато возраст комсомольский. Ясно? Ты ни в каких кружках не участвуешь. А некоторые говорят, будто у тебя голос есть. — Валя посмотрела в сторону Саньки. — Правда это?
Сережка задрал нос кверху:
— Я человек скромный, хвалиться не хочу.
— Ну, так вот: это безобразие — иметь голос и не участвовать в наших мероприятиях.
— А что это за зверь — мероприятие?
— Выступление хорового кружка, например. Ты сегодня пойдешь в клуб, поучишься там месяца два-три, а потом в нашем цехе сколотишь хоровой кружок. Это же ужас — мартеновский цех без хоркружка! И вообще без самодеятельности.
— Некоторые плясать умеют… — как бы невзначай вставил Сережка.
— На Брагина намекаешь? Знаю. Вот и вовлечешь его.
— Есть вовлечь!..
…Под вечер Сережка пошел разыскивать заводской клуб. На горе, с которой был виден весь металлургический завод, опутанный паутиной железнодорожных путей, Трубников увидел строительную площадку. Метра на три поднялась от фундамента красная кирпичная стена. Через всю стройку протянулось полотнище:
«Здесь будет наш новый клуб. Комсомольцы, выше темпы! Даешь клуб к осени!»
Рядом со стройкой примостилось низенькое строеньице барачного типа. Голубая нарядная вывеска «Клуб» не могла скрасить убогости этого неказистого древнего здания. Сережка опасливо перешагнул через порог, ожидая, что вот-вот обрушится потолок. Но этого не произошло, и Сережка пошел по длинному узкому коридору. По обе стороны было множество дверей. В крайней комнате справа помещался, как утверждала вывеска, заведующий. Сережка с осторожностью новичка приоткрыл дверь и вошел. Прежде всего он увидел полную и сердитую девушку в красном платочке.
Девушка, не стесняясь появления незнакомого человека, продолжала обвинять своего собеседника, пожилого, желтолицего дядю, во всех смертных грехах, в том числе в бюрократизме и отсутствии классовой сознательности. Дядя вытирал потный лоб платком и отвечал односложно:
— Я категорически протестую! Я вас привлеку к ответственности, гражданка Кичигина! Не посмотрю на твое сопрано!
— Ну и привлекайте. А мое сопрано ни при чем!
— И привлеку.
Конца этой беседы не было видно, поэтому Сережка кашлянул и вежливо осведомился:
— Мне бы товарища заведующего.
Девушка небрежно кивнула в сторону желтолицего дяди. Тот уставился на Сережку:
— Что вам угодно?
— Видите ли… Мне бы записаться…