к шинам.
– Папа, – шагнув вперед, сказала она.
– Что ты здесь делаешь? В машину.
– Я должна идти, – сказала она Гэвину, неохотно убирая руку.
Он наблюдал за лозами, в смятении сдвинув брови.
– Увидимся завтра?
– Завтра, – согласилась она, направляясь к машине и умоляюще глядя на
него. Этот день можно официально назвать самым странным днем в ее жизни. –
Спокойной ночи.
Гэвин взглянул на нее с нечитаемым выражением лица.
– Спокойной ночи, Лайла.
Глава семнадцатая
Он
Гэвин злился. В венах гудела ярость, придавая ему сил, когда он большими
шагами уходил прочь, направляясь к тротуару и прочь от Дома. Он не мог идти
домой, пока чувствовал, как на щеках пылает яростный обжигающий румянец.
Он все еще чувствовал нежные прикосновения ветвей, когда они обхватили
его в парке, слышал шелест листьев, видел испуганное лицо Дэлайлы, когда она
поняла, что они не одни, и когда поняла, что они никогда не будут одни. Его
снова захлестнула ярость, он сжимал и разжимал кулаки, опустив руки. В
голове кружилась единственная мысль, становясь с каждым мигом все громче и
невыносимее.
Сколько это продлится? До окончания средней школы? Колледжа?
Вечность? Он понимал, что драматизировал, когда сказал Дэлайле, что им
нужно к этому привыкнуть, но разве он мог? И почему он задумался об этом
только сейчас? Он молод, будущее казалось ему таким неясным, полным
бесконечных дней и смутных догадок о годах, что будут тянуться один за
другим, но будут ли все они проведены в Доме?
И даст ли он ему уйти?
Гэвин споткнулся о неровный участок тротуара, почувствовав
беспомощность от таких мыслей. Изменятся стены, могут раздвинуться
комнаты – уменьшиться или увеличиться – но все останется прежним. Он сам
останется прежним. Пусть станет старше, но так и не вырастет в этом доме. И
никогда не узнает что-то другое, не узнает любви, желания или ненависти…
Нет. Он познает ненависть. Теперь годами будет чувствовать ненависть и
обиду, потому что уже ощущал в себе их горечь. Словно потерпев поражение, он хотел кричать, вопить и злиться. Дом должен остановиться, должен
перестать управлять его временем и жизнью, потому что, как бы он ни любил
его – а он всегда его любил– он должен отпустить. Не сейчас, но однажды.
Скоро.
Он повернул за угол, сделав длинный круг, прежде чем пойти домой.
Словно чувствуя его настроение, Ворота раскрылись, и петли громко
заскрипели в тишине вечера. Лозы не потянулись его встречать, не обвились
вокруг его рук. Ничто не выдохнуло с нежностью в его волосы. Все во дворе
замкнулось в себе, листья дрожали, словно их шевелил ветер.