– Не совсем понимаю, сэр…
– Мой вопрос? Пожалуйста. Как тонет корабль, когда этого никто не видит и не нарисует? Каждый год – вы, господа, молоды и не помните мирного времени, – даже и в мирное время корабли пропадают. Я говорю не о тех, что разбиваются о скалы или тонут, получив пробоину, и не о тех, что становятся плавучими тюрьмами или базами, и чьи шпангоуты догнивают в устьях рек. Нет, я говорю о тех, которые уходят за горизонт и превращаются в тайну. Они становятся «без вести пропавшими». Никто не напишет картину, на которой в открытом море одинокую шхуну «Джин и Мэри» поглощают…
– Черт возьми, Брокльбанк, я же сказал – старший офицер…
– Где-то посреди однообразных морских просторов найдут они свой конец…
– Послушайте, корабль может выйти из ветра, может опрокинуться, но чтоб корабль пошел ко дну, оттого что потерял стеньги, а с ним и все мы – с молитвами, проклятиями, воплями о помощи… Нет, нам не грозит никакая…
– Понимаете, мистер Тальбот, погода может быть хорошая, море спокойное. А вода потихоньку забирается в трюмы и наполняет корабль. Люди откачивают ее, покуда хватит сил, но вода побеждает. Говорят – море всегда побеждает.
Меня качнуло так, что я с трудом удержался на ногах.
– Раз и навсегда, мистер Брокльбанк, – мы не тонем! Вам не следует так говорить, а коль вы не в силах придумать, как изобразить такое событие, то, к сожалению, должен вам сказать…
– Вы, сэр, превратно меня поняли. Я и не думаю о живописи. Да, когда-нибудь кто-то напишет великое и ужасное полотно: корабль, идущий ко дну со всем экипажем, – море, небо и корабль; но не я, сэр. Да и потом, какой заказчик попросит написать такую картину? Кто купит такую гравюру? Нет, сэр. Вопрос мой не о том, как это написать, а о том, как при этом поступать.
Олдмедоу снова каркнул:
– Господи, Тальбот, а ведь он в точку попал.
– Вот мистер Олдмедоу понимает. Размышления мои были долгими. Как тонет человек, когда понимает, что он тонет? Тут вопрос достоинства, мистер Тальбот. Я хочу соблюсти достоинство. Как мне тонуть? Сделайте одолжение, мистер Тальбот, позовите вашего слугу.
– Виллер! Виллер! Черт, Виллер, почему… А, вы здесь.
– Что вам угодно, сэр? Звали, сэр?
Ему ответил Брокльбанк:
– Мы хотим вас расспросить, Виллер. Вы – единственный, кто пережил то, что можно назвать крайне неприятным событием. Вы нас весьма обяжете, если опишете…
Я прервал живописца:
– Брокльбанк, что вы, в самом деле! Он же до сих пор не оправился, если это вообще возможно!
Виллер поочередно глядел на нас.
– Ничего страшного, Виллер. Мистер Брокльбанк не подумал. Он пошутил.