– Тогда и остограммиться надо, – заметил Шалый. – Иначе пельмени не в радость.
Пельмени оказались немножко разваренными, но вполне приличными. Оглядевшись, нет ли еще какого-нибудь смертника, готового ринуться в последний и решительный бой за стакан водки, Давид разлил содержимое графинчика по рюмкам – себе по традиции отмерил меньше.
– Ну, чтобы нам фарт шел и век не видеть мусоров и нары, – поднял рюмку Шалый.
Давид из этой фразы осознал только, что речь идет о воровском счастье. Выпил. И подумал, что ему начинает нравиться подобная судьба, бесшабашный веселый кураж. И он уже понимал лихих людей, прожигающих так жизнь.
– Уходят наши времена, – неожиданно вздохнул Шалый, и его глаза затуманились. – Мало бродяг настоящих осталось. Вон Варнак, Малюта… Наш поселок, там братва конкретная и правильная, другие не выживают. Мы еще понятий придерживаемся. Ну, малолетки еще, у кого молоко на губах не обсохло, они за воровскую идею горой – но для них это игра. И всё…
– Людям покоя хочется, – сказал Баграм.
– В корень зришь, Кавказ, – кивнул Шалый. – Люди слишком хорошо стали жить. От страданий отвыкли. А доля воровская – это не только фарт, рестораны. Не только девочки и прикуривание от сторублевок. Это страдания.
– Правильно говоришь, – согласился Баграм. – Опасное это дело.
– Опасное. Вот тут все записано, – постучал Шалый себя пальцем по лбу. – Как вертухаи с вологодского конвоя прикладами охаживают на этапе и ты зубы выплевываешь, а потом в лазарете отлеживаешься, не зная, сдохнешь или нет. И как тебя на ножи ставят отщепенцы. И как на зоне в новом штрафном изоляторе хозяин сам ломом дыры в стенах пробивает, чтобы в мороз нам бодрее сидеть было. А потом вору, на бунт народ подбивавшему, приказывает руки к воротам прибить, как Христу.
– Тяжелая у вас жизнь, – сочувственно произнес Давид. – А зачем это все?
– Вот, молодежь, – кивнул Баграму Шалый. – А потому что мы хищники. В этом наша природа. И сами глотку перегрызем. И готовы, чтобы нам ее грызли. А эти все травоядные – наша добыча, – обвел он рукой вокруг себя. И замолчал. Угрюмо доел свои пельмени. Запил томатным соком.
– Поели? – не слишком ласково осведомилась официантка, подойдя к ним с подносом. – Посуду забирать?
Шалый с интересом посмотрел на нее:
– Ты Глаша?
– Ну и что? Среди родственников своих тебя такого не помню.
– Я Сивуху ищу, – произнес Шалый. – Где он?
– Да понятия не имею! – пожала плечами Глаша. – Как тебя зовут?
– Шалый.
– Никто мне, Шалый, про тебя не говорил. Поэтому давай посуду.
Шалый привстал и взял ее за локоть: