— К чему ты мне это рассказал?
— После сама догадаешься.
— Этот трогательный пример вообще хромает на обе ноги.
— Не совсем. Я пожертвовал женой и матерью уже в тот момент, когда узнал тебя.
— Значит, я тебе чужая?
— Была в тот момент. И я не ожидаю от тебя ничего, кроме одного: позволь мне любить тебя, Ивонна!
Он назвал ее полным именем, и это ее обезоружило.
— Ты ужасный демагог, Никушка, но все твои аргументы бьют мимо цели.
— Кроме одного, и это не аргумент, а факт, гарантированный факт: в следующий же отпуск я съезжу домой, разведусь и вернусь к тебе свободным человеком. И тогда будущее будет только нашим, Ивонна…
Мариан поднял голову от бумаг.
— Здорово, Камилл, о, да ты еще жив!
— То же самое я мог бы спросить и о тебе, но уже и сам вижу — ты жив, и притом на все сто процентов!
Камилл с некоторым удивлением озирал два письменных стола, заваленных бумагами и книгами; на одном из двух кресел громоздилась стопка специальных журналов — видно, что Камилл не привык ни к такому беспорядку, ни к тесно набитой комнате, а назначение каких-то небольших аппаратов на третьем столе было для него все равно что китайская грамота.
— А я и не знал, какие ты делаешь успехи — вон у тебя даже собственная библиотека, — Камилл кивнул на книжный стеллаж, поставленный поперек кабинета таким образом, чтобы не видно было кушетки, покрытой клетчатым пледом. И даже комната отдыха…
— Ошибаешься: это резиденция ассистента Перницы, меня он просто пускает сюда повегетировать. Но иногда я действительно ночую на этой кушетке, когда опыт длится всю ночь и надо то и дело вставать к нему.
Камилл вздохнул как бы с завистью:
— Чувствую, ты здесь на месте, и я этому рад. Потому что тех, кто не на своем месте, можно только пожалеть.
Он стал рассматривать фотографии за стеклами стеллажа. Групповой снимок: люди в белых халатах, сотрудники какого-то иностранного института — этих он оставил без внимания, его больше заинтересовала фотография девушки с кошачьей мордочкой.
— Возлюбленная Перницы, — бросил Мариан.
— А твоих снимков здесь нет?
— Чьих, к примеру?
— Ну хотя бы Миши.
Мариан несколько опешил: ничего подобного ему и в голову не приходило.
— Впрочем, ты прав: кто хочет чего-то добиться в жизни, не должен растрачивать себя на чувства.
Что это — горькая самоирония по поводу слишком раннего брака?
— Sine ira et studio[54] — и не в порядке комплимента: раз тебя, Мариан, еще студиозусом взяли в коллектив, в котором работает сам Мерварт, значит, ты в потенции научный феномен.
— Пока я этого не замечал: я всего лишь волонтер за шесть сотен в месяц. Точнее, поденщик, которого по ночам поднимает обыкновеннейший будильник — наблюдать за морскими свинками; эти, в отличие от меня, дрыхнут без помех.