Внезапно глаза Крчмы что-то выразили.
— Мишь!.. — Он протянул к ней руку, исхудавшую до кости. — Сестричка! — Крчма зачем-то начал представлять гостей медсестре. — Вот это пани Ольга Наварова, вернее, Михлова…
Господи, Роберт Давид забыл мое имя! Но, может, он забыл его давно — никогда ведь не была я для него Эммой, всегда Мишью…
— Хорошо, что вы пришли, опять у меня праздник. Здравствуй, Камилл!
Надо ли как-нибудь поделикатней объяснить ему, что этот человек в белом халате — Мариан? Мишь встревожен-но оглянулась — за ее спиной действительно стоит Камилл с тремя гвоздиками в руке.
— Пан профессор!.. Но у вас боли, правда? — осекся Камилл — Крчма вдруг судорожно сжал губы.
— Ничего подобного!
— А я пришел к вам похвалиться! — Камилл вынимает из нагрудного кармана конверт, протягивает больному. —
Договор! Договор на «Винный погребок»? Главный редактор «Новой смены» говорит, если типография справится, книжка выйдет к рождеству!
— Вот видишь, старина, хорошо, что ты не сдался, — настоящий мужчина никогда не сдается! — Все уже не так, как прежде, да и слова эти уже не совсем из прежнего лексикона Крчмы, и этот высокий, словно надтреснутый, слабенький голос… — По крайней мере войдешь в литературу на высоком уровне, для тренировки-то у тебя было много времени. Когда человек не сдается — даже неблагодарность и несправедливость могут стать для него великой движущей силой…
Желтой рукой он ухватился за поручень над головой, явно перемогаясь, чтоб не скривить лицо, немного приподнялся. Мишь вспомнила, что Мариан сказал: Крчму изводит еще обширный опоясывающий лишай. Вдруг больной как бы рухнул внутрь себя, Мишь испугалась до сердцебиения — нет, Роберт Давид дышит, но это выражение лица… Опять отсутствующие, чужие глаза, как вначале, и нет ответа на ее слова…
Они уходят, сестра вывозит из палаты каталку с лекарствами и принадлежностями для инъекций.
— У него боли? — тихо спросила Мишь Мариана, когда они вышли в коридор.
— Да, конечно, уже и седативы не помогают, организм привыкает к ним.
Лечащий врач отозвал Мариана в сторонку — вот случай переговорить с сестрой, пока она не исчезла с каталкой в аптеке.
— Он уже вчера терял сознание, — сестра кивнула наколкой на дверь Крчмовой палаты. — В бреду все говорил о каких-то своих детях, а ведь никого из родни у него нет; кроме вас, никто его не посещает.
Мишь поняла.
— Что он говорил? — тихо спросила она.
— Такое странное все — будто не выполнил своего долга, хотел детям помочь добиться успеха, а жить не помог… И еще вроде в том смысле, что они слишком быстро росли и он не успел им привить… какие-то принципы… А, вспомнила: принципы мудрых и благородных, а сам не сумел подать им живой пример. Но зачем я вам это рассказываю, больные в таком состоянии несут всякую чепуху, ее нельзя принимать всерьез. Я даже не знала, о ком это он, но в бреду он все возвращается к этим детям, они у него не выходят из головы.