Белый якорь

Давно на пристани южного портового города С. не было такого оживления…

Потные грузчики, уличные торговцы, сонные греки с четками, лодочники в своих вязаных костюмах и фесках, крики ломовиков, отдельные выкрики благовоспитанных дам и вылощенных молодых людей — все смешалось.

На палубе парохода «Грозный» с скучающим видом разгуливали матросы, регулируя посадку войск.

Публику на пароход пока не пускали.

Эвакуировалась армия отступающего за море неприятеля, под командой бывших офицеров; отступала в Константинополь… На пароход небрежно грузили военное имущество, и тут же несколько солдат бережно несли большие сундуки, кожаные чемоданы и портпледы господ офицеров.

Белая армия кончилась, кончилось последнее издыхание — «христолюбивого русского воинства».

Тут же около трапа стоял вылощенный генерал Хвалын-ский и, растягивая команду, кричал на солдат, поднимающихся по трапу.

— Не задерживай-сь! Не толпись!

Солдаты со злыми лицами, забыв всякое чинопочитание, «крыли» друг друга крепкими словами. На мостике «Грозного» капитан Хиггинс говорил первому штурману:

— Эти русские свиньи не умеют ходить по земле, а с них требуют, чтобы они подымались по трапу.

Посадка солдат окончена. Потянулась длинная вереница «штатских».

Пристань пустела… Вся кипучая жизнь пристани перенеслась на пароход, на палубу, в, каюты, в трюм…

«Почетные» места в трюме были предоставлены солдатам отступающей армии, в то время как фешенебельные, уютные каюты заняли господа офицеры с семьями, сиятельные «Коко» и «Вово», старые графини и княгини со своими болонками, мопсами, попугаями, сундуками, чемоданами и прочим ненужным скарбом…

Это называлось на языке офицеров «планомерное отступление».

Команда «Грозного» не пожелала разделить «почетную участь белых солдат» в трюме и сошла с судна, присоединив свои силы к силе наступающей красной армии.

Красная армия заняла десятиверстную окраину города. Уже в тылу ее организовался Ревком.

Уже Ревком раздал оружие…

Уже на площади целый час длится митинг.

Но город… город…

Пустой… притаившийся… таинственный… безлюдный был без власти.

Мелкий торгаш закрыл свою лавочку…

Буржуй смиренно убеждал, что если он и богат, то не грабежом, — «а своим трудом, в поте лица зарабатывал хлеб — и заработал, десять процентов откладывая, а 90 % пускал в оборот».

Крови чужой не пил — никому зла не причинил.

Итак, город умер… На улицах у калитки стояли бабы и судачили на все лады…

— И — и как вдарил… Мать пресвятая богородица.

— Не можете ли сказать, где здесь сапожник Холмогоров?