Когда я остался в камере один, Тома стала навещать меня чаще. Вначале через день, а потом чуть ли не каждый, кроме, естественно, выходных. И внешне она как-то преобразилась. Начала пользоваться косметикой, подкрашивать губы и брови. А однажды я даже ее не узнал – это было в День Победы – она принесла мне праздничный обед с такой прической – прямо обалдеть. Я ни за что бы не поверил, что женщина может так измениться. Вместо прежнего «синего чулка» передо мной стояла дама средних лет, весьма интересная и даже эффектная. Даже мундир сержанта внутренних войск ей был к лицу. Но главное – взгляд. Как она на меня смотрела! Столь выразительно и призывно, что мое мужское естество после полуторагодовалого воздержания взяло верх над моим разумом.
Я плохо помню, как встал с табурета и приблизился к ней, как целовал ее шею, щеки и губы. Как я дурел от аромата ее дешевых духов!
Она насилу отстранила меня и прошептала:
– Потерпи, дорогой. Я приду ночью. Обязательно приду.
Я был вознагражден за все свои лишения. Я почувствовал себя живым, здоровым мужиком. Моя душа пела. И мрачная камера уже не казалась такой унылой. Она освещалась моим внутренним светом. Как захотелось жить и бороться, если бы вы только знали!
Что эти десять лет? Миг! Уже год и семь месяцев из них прошло. Еще шесть раз по столько – и я на свободе.
Мой новый адвокат сказал мне, что я могу отбывать срок и здесь, в Матросской Тишине, а не в лагере. Так какие проблемы! Я уже сделал свой выбор. Я остаюсь. Ведь здесь – моя прекрасная царица Тамара, Тома, Томочка, моя кормилица и моя радость.
Она приходила ко мне раза два в неделю, во время своего ночного дежурства, и оставалась часа на три, а перед рассветом исчезала в длинном темном коридоре.
Однажды она пришла очень грустная.
Я бросился к ней с объятьями и поцелуями, но она отвергла их, села на табурет напротив меня и сказала:
– Мне приказали тебя отравить. Вот он, яд, – она показала пузырек с какой-то бесцветной жидкостью. – Я должна подмешивать по несколько капель в твою еду. Через месяц у тебя разовьется ишемическая болезнь сердца, через два тебе переведут в лазарет, а через три ты умрешь от инфаркта миокарда.
Мой любовный порыв сразу пошел на убыль.
– И что же нам теперь делать? – удрученно спросил я. – Не выполнить приказ ты не можешь. Они найдут другой способ со мной разделаться. Но и умирать мне тоже не хочется. Правда, можно протянуть до суда, а потом настоять на переводе в лагерь. Но это означает разлуку с тобой. К этому я тоже не готов. Но должен же быть какой-то выход?