Поставили мы Захарку на дыбки, шипелку, папаху, сапоги на него надели, ремешком подчембарили, смотрим - солдат из козлиной образины получается. Кабы в тот момент кто заглянул к нам в вагон, не иначе бы подумал, что умом тронутых или контуженых везут: впокат все начисто перевалялись. Я с измалетства смешливый, не одну шишку от тятиной ложки на лбу износил - не фыркай за столом - а так разу не хохотал. А он... он, скотина, стоит, сурьезным взглядом на всех поглядывает да еще губами своими чего-то шевелит.
Иван Николаевич оглядел сыздаля - тоже усами заповодил.
- Сойдет,- говорит.- Раздевай его, ребята. А в случае команды на смотр, снарядить таким же манером и на место Петрова в строй поставить.
Потом к Захарке обратился:
- Извиняй,- говорит.- Захарушко. Бородку тебе снять придется. Нам это не в масть.
Наказал он еще на случай переклички отгаркнуться за козла и по своим делам заспешил.
До этого мы все полагали, что он шутки шутит, а тут засомневало нас.
Вернули его, спрашиваем:
- Неужели, Иван Николаевич, и вправду козла в строй поведем?
- Да,- говорит,- поведем.
- А ну как заметит генерал?
- Не может того быть,- говорит,- чтобы целая рота солдат одного генерала не провела.
- Ну а... ежели?
- А ежели... Вы вот спрашиваете, откуда я солдатские байки добываю,- вот и вам будет байка про козла Захария да фельдфебеля Коршунова. Только не помирать раньше смерти. За добрую выдумку с солдата полвины скидывается, а другой командир и всю прощает. Так-то, братцы.
Ну, на первый раз все благополучно сошло. Стоял Захарко третьим в ряду, передними ногами Ваське Ложкину в спину упирался, с боков его локотками стерегли, а больше всего винтовка его к строю понуждала. Ремнем-то он с ней заодно запоясан был. Падать доведись - вместе с винтовкой пришлось бы. Заслоняли его кто плечом, кто папахой от чужого глаза. Пронесло.
Едем дальше. Петрова все нет и нет. Опять генерал к нам пожаловал. Любил он перед строем гоголем пройтись. Чудной какой-то был. Шлюмпельплюнь или Шлюмпеньхлюст его фамилия была - запамятовал. В приметы всякие, как баба на сносях, верил, сны по книжкам растолмачивал, высокие речи произносить любил.
- Братцы! Не устрашимся смерти за государя-императора нашего, за веру православную!
Норовит так-то перед строем пройтись, а где уж там, когда нога за грудью не поспевает.
Поздоровался с нами:
- Здравствуй, четвертая!!
Мы не остереглись да во всю дурнинушку:
- Ззддррра-а-а!!!
Захарку-то и переполохали... Забился он, замемекал, из-под шинелки шрапнелей стрелил! Братец ты мой!..
У Шлюмпельплюня нос клюквой наспевать начал, бровями замахал...