– Что скажете?
Гречишка всхлипывает. Азиат щенячьи скулит.
Что им говорить? Как послушались взрослых дядей, бойко болтавших о том, что две мины, они и в Африке две мины, а Африка – вот она, под боком?! Как садились в лодку, подогнанную дядями на закате?.. Или, может быть, про свист стрел, летящих в уже неблизкую от берега ладью, и уханье катапульт?.. Про ужас, оглушающий и слепящий, когда плывешь, а кажется, что совсем не движешься, и лодки уже нет, и дяди вопят, потому что их рвут на части крокодилы?..
Мальчишки ревут, размазывая слезы и сопли по щекам.
Они не знают, что страшнее – крокодил или крест. Там, в воде, о кресте не думалось…
Им очень хочется жить.
Обоим.
Они больше не будут! Не буду-у-у-ут…
– Вот такие вот дела, соратники. И что прикажете с ними делать, с героями?
Лица зрителей насуплены. Они не понимают, что задумал царь, но мальчишек им жалко. Нехорошо распинать детей. С них бы достаточно и…
– Высечь обоих, как Исидовых коз! И каждому – по сорок нарядов вне очереди! Под твою ответственность! – подчеркнуто грозно приказал Антигон пожилому сотнику, стоящему в первом ряду. – Уразумел?!
Толпа вздохнула. Замерла, ошеломленная.
И взорвалась, словно индийский снаряд.
– Слава Антигону! Слава! Слава! Слава!!!
Ухватив парнишек за уши, сотник торопливо, словно опасаясь, что царь передумает, втянул их в солдатское скопище, и по мелкой дрожи, прокатившейся по рядам, можно было догадаться, что экзекуция началась. Как бы там ни было, а отбывать свои сорок нарядов дурашки смогут не скоро…
– Ну, а с вами разговор иной…
Трое оставшихся, два македонца и чубатый фракиец, согнулись пополам под взглядами преданной ими сотни, и в этих взглядах уже не было ни жалости, ни сомнений.
Никакой пощады негодяям, предавшим доверие наилучшего, благороднейшего, снисходительнейшего из царей!
Что извинительно для детишек, да не будет прощено опозорившим звание ветеранов!
– На крест? – полуутверждая, спросил Антигон, нисколько не сомневающийся в ответе.
И ошибся.
– Мало! – ответили из толпы. – Свари их, базилевс!
– Свари их, шаханшах! – поддержал другой голос.
И сотня заорала – сперва вразнобой, а потом слаженно, мерно, словно в единую глотку:
– Сва-ри! Сва-ри! Сва-ри-сва-ри-сва-ри!..
Антигон пожал широкими плечами, обтянутыми простым кожаным панцирем, недостойным царя, но вполне устраивающим Антигона.
– Ну что ж, – почти извиняясь, обратился он к серым, в цвет каменистой пустыни, дезертирам. – Как народ, так и я. Уж не обессудьте там, в Эребе…
Какова аудитория, таковы и шутки. В буйном гоготе утонули тихие завывания приговоренных, упавших ничком и грызущих прибрежный песок, пытаясь молить о пощаде.