- Как чувствуешь себя, штабс-капитан?
- Вполне терпимо. Слабость большая, но ничего не отморозил пока от красных по степи уходил. Так что надо только отлежаться.
- Ты что-то хотел?
- Да, - он передал мне клочок бумаги. - Это адрес Ростовский. Там у меня жена и ребенок. Навести их, и скажи, что я жив и здоров, выполняю важное поручение и приехать пока не могу.
- Сделаю, - бумажка прячется за пазуху, а я, подметив, что офицер чувствует себя относительно неплохо, спросил его: - Ты сам-то откуда?
- Из Москвы.
- А в наши края как попал?
- Бежал. В юнкерском училище преподавателем был, а как смута началась, на Дон и ушел. Чувствовал, что беда рядом, а теперь казнюсь. Всех воспитанников моих на штыки подняли, а я живой. Не хотел в братоубийственную войну ввязываться, и все же не смог в стороне отстояться. Теперь у Алексеева в порученцах состою.
- Тогда получается, что ты человек информированный?
- Кое-что знаю.
- Что сейчас на Дону происходит?
- Дела там невеселые. Казаки по домам сидят, а офицеры в добровольцы записываться не желают. Есть несколько отрядов, которые красных сдерживают, но их мало. Если так и дальше пойдет, то Новочеркасск сдадут. Недавно Каменская пала, там к большевикам изменники войскового старшины Голубова присоединились. Каледин по всем станицам агитаторов рассылает, приказывает казакам мобилизацию производить, а их никто не хочет слушать. Старики и молодежь все за атамана, а кто с фронта вернулся, в большинстве против. Не понимают казаки, какая для них опасность от новой власти идет. Как и я, когда-то, они надеются в стороне отсидеться. Однако не выйдет, и надо за Лавром Георгиевичем идти. Когда в Екатеринодаре был, слух прошел, что он теперь в Новочеркасске.
- А что в других местах?
- Тоже не все слава богу. В Царицыне и Ставрополе большевики в кулак собираются и сил у них много. А дальше в России полнейший развал. Только на Лавра Георгиевича надежда, а более ни на кого.
- Лавр Георгиевич это Корнилов?
- Да, - Артемьев попытался приподняться, но от слабости сделать этого не смог, вновь упал на подушку и кивнул на свой полушубок, висящий в углу. - В кармане посмотри, там его программа, черновой вариант, который он смог из Быховской тюрьмы на Дон переслать. Я копию для себя делал, думал, что у вас в Кубанской Раде заинтересуются, а это никому не нужно.
Штабс-капитан окончательно обессилел и, найдя в его полушубке лист бумаги, я оставил Артемьева в покое. Направился к себе, зажег керосиновую лампу и приступил к чтению программы Белого движения. Программа состояла из пунктов, и было их целых четырнадцать. Почерк у Артемьева, как и у меня, был не очень хорош, разбирал я его каракули с трудом, но текст осилил. И вот читаю я этот документ, и над каждым пунктом размышляю.