– Понимаешь, Захар, – говорил Лёва. Голос у него был довольно мирный, это меня успокоило. – На свете существуют миллионы женщин. Миллиарды…
– Миллиард баб, прикинь? – засмеялся Тимка. – Я представил, и крыша поехала…
– …Ты встречаешься с сотнями, – Лёва не обращал на Тимку внимания. – Они для тебя – никто. Как растения, как деревья. Ты проходишь мимо них, не замечая, часто даже не глядя… – Лёва говорил медленно, словно рассуждая сам с собой. И парни слушали, вот чудо! Не мутузят Лёву, не угрожают ему, не ругаются. Чем-то их Капитонов пронял. – …Как проходишь по аллее мимо прекрасных цветов. Но среди этих цветов есть единственный твой. Вот его и надо отыскать. Ты читал Маленького Принца?
– Ну, читал… кажется… давно… – это Захар. Тоже мирно и спокойно. Нет, правда, как им удается так мирно беседовать? Прямо-таки встреча дипломатов, а не разборка соперников.
– Там была Роза. Единственная для Маленького Принца Роза.
– Деревья, розы колючие, пни елово-дубовые… А при чем тут девчонки? – наконец-то вспылил Захар.
Не читал ты, Захарыч, Экзюпери. А то бы сразу все понял!
– Так ведь, чудак, девчонки – те же цветы, те же розы! И среди тысяч и сотен роз ты должен найти свою, единственную!
– И что, ты сам-то ищешь? Нашел?
– А как же! И ты ищешь, и все мужчины. Это даже на подсознании происходит.
– Га-а, – грубо засмеялся Певченко, – ты что, мужик уже? Уже попробовал?
– Певченко, я всегда знал, что ты пошлый, – бросил Лёва.
– Да сам ты, – разозлился Тимошка, – баянист!.. Захарыч, ты идешь, нет? Я ухожу! Зачем ты меня позвал, эту фигню слушать?
– Постой, Тимыч, – отозвался Захар, – щаз.
– Я не о частностях говорю, парни, – продолжал Лёва. – Не о Певченко, Капитонове. Я вообще.
– И чё же ты нарыл? – спросил Захар.
– Я еще ничего не нарыл. У нас время еще позволяет. Тьма времени впереди. Но я ищу. И понимаешь, твоя девушка может быть рядом. А может, и за тридевять земель, тоже где-то сейчас вальсы танцует. Где-нибудь в Коста-Рике, у пальмы. Пусть она даже не очень хорошая, может, в ней куча колючек, но она – твоя, и ты чувствуешь, что жить без нее не можешь… Я не очень туманно выражаюсь? Понимаешь?
– Ну чё же тут не понять, я чё, тупой?
– И если я почувствую, что она – моя, я никому ее не уступлю.
– Ты чё, ее любишь? Покровскую, слышь?
– Я этого не говорю. Я даже и не о Виолетте вовсе. Я о жизни. А Покровская… Прости – это мое личное, не лезь в эту музыку, о’кей?
– А если это и мое личное, тогда чё?
– Тогда пусть она нас рассудит.
– Она рассудит, ага! Даст как по кумполу! Слышь, Капитоныч, а может, зря мы… в театре-то разошлись, а? Тогда-то?