– С этаким узором надо поосторожнее, а то мало ли! – сказала Твердяна. – Лучше я сама, а ты отойди-ка в сторонку.
От удара молота из молниеносно образовавшейся щели брызнули белые искры, и Твердяна вскрикнула, ослеплённая как будто бы сотней ледяных игл, вонзившихся ей в глаза...
*
Тихомира успела подхватить выпавший из рук Твердяны молот, а саму оружейницу поймала подбежавшая на крик Горана. Через несколько мгновений вокруг них столпились все работницы, и Тихомире пришлось отстранять их:
– Отойдите, отойдите! И так дышать нечем!
Грудь Твердяны тяжко вздымалась от сдерживаемого рыка: Горана уже вытаскивала из её глаз светящиеся нити волшбы и сама шипела от боли, которую причиняли обрывки узора.
– Воды из Тиши, живо! – приказала она.
Кто-то тут же кинулся исполнять повеление, а Тихомира с опаской приблизилась к болванке с сердцевиной меча. Щель уже погасла, а сталь была на ощупь непривычно ледяной, словно долго пролежала на трескучем морозе. Взяться за неё без опасности оставить на ней кожу с подушечек пальцев не представлялось возможным.
Глаза Твердяны страшно выцвели, и сколько в них ни лили горячую целебную воду из подземной реки, они не оживали. Даже зрачки исчезли – всё затянула мертвенная ледяная белизна.
– Ничего не вижу, – простонала оружейница вмиг пересохшими губами.
– Выпей. – Горана поднесла к её рту ковшик.
Сделав несколько глотков, Твердяна смогла подняться на ноги. Боль, похоже, отступила, и она успокоительно погладила встревоженную дочь по плечу и щеке.
– Ничего, дитя моё, ничего, – прохрипела она. – Мне б на воздух...
Горана с Тихомирой вывели хозяйку кузни из пещеры на залитую палящим солнцем площадку и усадили в тени навеса. Властный взмах руки Твердяны – и работа вокруг продолжилась как ни в чём не бывало: никто не смел её ослушаться.
– Что бы ни случилось, дело должно делаться, – сказала Твердяна. И, возвысив голос, добавила: – Никому болванку не трогать! Волшба на сердцевине меча слишком уж опасная, голыми руками не возьмёшь.
Грохотали молоты, сотрясая пропитанное солнцем пространство, трещал огонь, пела сталь, а Горана, Огнеслава и Тихомира по очереди прикладывали руки к глазам Твердяны, пытаясь светом Лалады исцелить их и вернуть им зрение. Не тут-то было.
– Что же это за узор такой? – дивилась Горана, рассматривая свои пальцы, покрытые волдырями. – Отродясь такой злой и зубастой волшбы не видала...
– Её уж много веков никто не видал, – отозвалась Твердяна. – Не так-то просто с нею справиться. Смочи какую-нибудь тряпицу в целебной воде да глаза завяжи мне. Боль хорошо утоляет.