Я постучала по козлам, и Арк немедленно на них взгромоздился. Не знаю, что он думал по поводу пледа, но от новых впечатлений пришел в восторг. В отличие от кучера, который подвинулся к противоположному краю.
— Он не кусается, — поспешила заверить я.
— Угу, миледи.
— Правда.
— Как скажете, миледи.
Назад он так и не подвинулся, а я пожала плечами и залезла в любезно открытую Винсентом дверцу.
Когда мы выехали за город, уже стемнело, переливающийся огнями Лигенбург уменьшался на глазах, впереди — темень дороги, поле и лес, пламя раскачивающегося на экипаже фонаря то и дело мелькало перед глазами. Я яростно задернула занавеску и вжалась в спинку сиденья, плотнее закуталась в плед. А вот Винсент, казалось, наслаждался поездкой и ничуточки не замерз — даже сюртук расстегнул. Сидя напротив меня, он выглядел счастливым и довольным — пожалуй, таким я видела его впервые за все время нашего общения.
— Вы напоминаете чирикла, — с усмешкой заметил де Мортен.
— Змея, кошка, птичка… Странные у вас фантазии, — я поежилась. — Определитесь уже.
Его глаза заискрились смехом.
— Не могу, у вас слишком много обличий. Вы поэтому выбрали путь лицедейки?
— Как вы догадались?! — огрызнулась я, впрочем, беззлобно. То ли уже смирилась с тем, что рядом с Винсентом бесполезно кипятиться: все равно в него все чувства уходят, как в бездонную пропасть.
— Почему вы вообще решили работать? Вместо того, чтобы отправиться к деду.
— И всю оставшуюся жизнь шить одежду и вязать рукавицы для обездоленных? Это не мое.
— Спасение бедняка дело его собственных мозолистых рук?
— Я не против благотворительности, но свободные наличные помогают не хуже вязаных носков. К тому же, рукоделие всегда наводило на меня тоску.
Чистая правда. С детства не могла усидеть на месте, во время занятий вертелась, ерзала и так и норовила сбежать. Стоило гувернантке или гувернеру отвернуться, как я бросала перо или выскальзывала из‑за рояля, и пулей летела из комнаты, за что частенько бывала наказана отцом. С возрастом стала поумнее, и всегда находила способ договориться с преподавателями, чтобы сделать занятия покороче: с помощью всякого рода ухищрений и умения правдиво изобразить все, что угодно — от приступа мигрени до стоящих в глазах слез. Наверное, уже тогда стоило понять, чем я могу зарабатывать на жизнь.
Винсент прищурился, смотрел изучающе, словно впервые встретил.
— А что ваше? Жить жизнью выдуманных людей? Быть у всех на виду, но прятать себя настоящую?
Он задавал те вопросы, о которых я не спрашивала даже саму себя.
— Возможно. Считаете, я плохо справляюсь?