– Где взял, где взял… Сам он подошел, – отозвался обиженно Викентий Порфирьевич. – Ткнул сначала в табличку, потом себе в грудь. Я сначала подумал, что он малек, – тут мужчина захихикал, – малек того, – и он покрутил пальцем у виска, – потому и не говорит. А оказалось, что иностранец, хе-хе.
Молодой человек тем временем, проводив взглядом большую толпу только что прилетевших из Европы домой русских туристов, заинтересованно глянул на разговаривающих на незнакомом языке длинноволосую хорошенькую девушку в сине-голубом платье и забавного, топчущегося на месте старика, и спросил на английском, стараясь говорить более медленно и разборчиво, чем привык:
– Вас прислал встретить меня мой друг?
Озадаченные глаза: два серых, один зеленый и один голубой с недоумением уставились на парня в серой кофте с капюшоном.
– Вас прислал мой друг? – повторил он, потирая почти что белые ладони с длинными пальцами и выпирающими костяшками друг о друга на уровне солнечного сплетения. – Вы от Кезона… вернее, как это, по-вашему, Кирилла? – вспомнил он русское имя своего ближайшего друга и коллеги, к которому, собственно, и приехал. Да, этот таинственный молодой человек, скрывающий свое лицо с помощью очков и капюшона, прибыл из далекого туманного Лондона в родной город Кезона-Кирилла. Раньше он никогда не бывал в России – нет, однажды все же бывал, но это было плановое посещение столицы в рамках концертного европейского тура. Всего лишь двадцать два часа – неполные сутки – он и его группа провели в Москве, после чего на личном самолете отправились в Рим, на очередное выступление, билеты на которое были распроданы как горячие пирожки за пару часов. Впрочем, билеты на концерт рок-группы, в которой имел честь играть этот молодой человек с узким бледным лицом, всегда продавались с потрясающей быстротой.
– Вас прислал Кирилл? – продолжал тот, кого приняли за Феликса на своем безупречном английском. А возможно, он и был Феликсом – только другим.
Девушка удивленно переглянулась со стариком. Они вновь о чем-то заговорили на своем непонятном грубоватом, но звучном языке с большим количеством твердых согласных. Кезон как-то говорил, что русский язык – сложный, и, сколько бы он ни пробовал повторять отдельные слова вслед за другом, у него, видимо, всегда получалось плохо, поскольку Кезон начинал смеяться.
– Что он говорит, что говорит? – тем временем, косясь на парня, вопрошал Викентий Порфирьевич.
– Кажется, хочет узнать что-то про какого Кирилла, – неуверенно произнесла девушка. Английский она знала не слишком хорошо – все свободное время отдавала музыке.