Выплеснулось, покатилось, полилось вдоль колонны оранжево-белое пламя — и запылал на лесной
дороге гигантский костер.
Эх, Киреев, Киреев! Как же это случилось? Дорого заплатит враг за твою гибель! И пятерка самолетов
снова устремляется в атаку.
Последний заход. Я долго смотрю на высоко взметнувшееся над лесной дорогой пламя. То пылает сердце
бесстрашного юноши — моего ведомого, для которого этот боевой вылет стал полетом в бессмертие.
...Весть о подвиге отважного сокола облетела весь фронт. Политуправление посвятило ему специальную
листовку, в которой рассказывалось о героическом поступке комсомольца Николая Киреева,
повторившего подвиг экипажа капитана Гастелло. Вместе с Киреевым погиб и его воздушный стрелок
Сафонов, тоже до конца выполнивший свой священный долг перед любимой Родиной.
Однажды перед вечером у командного пункта нашего полка появился худощавый, вылощенный,
причесанный «под фюрера» немецкий летчик в сопровождении конвоира-пехотинца, вооруженного
винтовкой.
Увидев вышедшего из землянки офицера-авиатора, конвоир скороговоркой выпалил:
— Товарищ майор! Примите под расписку этого фрица. Ваш один «горбатый», — простите, ваш
штурмовик — так «юнкерсу» влепил, что он сразу свечой запылал. Только этот, — конвоир кивнул на
офицера, — с парашютом успел выпрыгнуть. Ну, мы его с сержантом и сцапали. Наш командир велел к
вам его доставить. Только, говорит, расписочку возьми, что сдал его в надежные руки. Так вы, пожалуйста, примите этого душегуба...
Немец поднял голову и высокомерно произнес: [152]
— Я есть официр! Я буду требовайт... — и, торопливо расстегнув кожаную куртку, под которой блеснули
кресты, стал доставать из нагрудного кармана какой-то документ.
— Требовать будем мы! — перебил гитлеровца майор Стрельцов. — А пока что поговорим кое о чем.
— Я ничего не буду сказать! — истерически выпалил пленный. — Я зольдат, я давал присяга майн
фюрер!..
— Ну, что ж — можете не говорить. Только это будет нами учтено. Часовой! — позвал Стрельцов
солдата. — Отведите пленного пока что на «губу».
— Вас ист «губа»? — глаза гитлеровца расширились, растерянно забегали. — Я не хочу «губа»!
Международна конвенция э-э...
— О конвенции вспомнил, шкура! — не удержался подошедший к КП Дмитрий Жабинский. — А бомбы
швырять на санитарный поезд, а раненых расстреливать — тогда о конвенции не думал?!..
Дмитрий покраснел, глаза его налились кровью, кулаки сжались.
— Успокойтесь, он сейчас по-иному заговорит! — шепнул Дмитрию Стрельцов.
Гауптман понял, что проиграл, и низко опустил голову.
— Я буду шпрехен... Что надо коворить? У меня в фатерланд есть маленькие киндер, — словно бы