— Задание будут выполнять первая и третья эскадрильи. Подробности согласуйте с капитаном
Таракановым, — распорядился командир полка.
Мы с Николаем Семейко нанесли координаты цели на свои полетные карты.
Чтобы как можно дольше воздействовать на противника, решено было, что группа Семейко вылетает
первой, а спустя пятнадцать минут моя группа пойдет ей на смену.
Первая шестерка ушла.
Прошло пятнадцать минут — и я повел на взлет свою шестерку штурмовиков. Еще несколько минут — и
с высоты уже просматривается залив. Справа к нему подступает [197] зеленая гряда леса. Между ним и
морем — золотисто-желтая песчаная каемка, отороченная со стороны моря белым кружевом прибоя.
Впереди уже видна шестерка Николая Семейко, «обрабатывающая» цель с «круга». Машину Николая
узнаю издали по тому, как она круто пикирует на цель. «Резвится, будто не навоевался!» — думаю я и тут
же слышу голос Ляховского со станции наведения.
— Хорошо Семейко работает! — прямо так и сказал открытым текстом.
— «Коршун»-ноль один! — связываюсь по радио с Семейко. — Я — «Коршун»-ноль три — на подходе...
Семейко не ответил — он в это время снова пикировал, как мне показалось, на зенитную батарею. Я
залюбовался его работой, но вдруг пронзила тревога: пора, пора выводить машину из пике! Но что это? С
консолей срываются белесые струи, а в следующее мгновение самолет, перевернувшись и описав дугу, падает у самой береговой черты.
Все произошло в считанные секунды. Был Николай — и через несколько мгновений его не стало. Не
оставалось никаких сомнений, что он погиб. Не успев получить свою Золотую Звезду, не дожив до
Победы, не узнав, что подвиги его Родина отметит еще и второй Золотой Звездой.
Стиснув зубы, веду группу на цель. Туда! Там — зенитка, сбившая Николая! Заходы на цель следуют
один за другим. Мы яростно мстим врагу и за Николая, и за всех наших боевых товарищей, навсегда
оставшихся на дорогах войны. Отрезвляет лишь молчание пушек и пулеметов.
— Конец, конец! Я — «Коршун»-ноль три! — передаю в эфир приказ на сбор.
Сел нормально. Доложил Стрельцову. Он уже знает. Выслушал меня, устало опустился на табурет, закрыл лицо руками. В кабинете воцарилась тягостная тишина: слишком велика потеря для полка, да еще
в последние дни войны.
...Через несколько дней меня и Давыдова вызвали в Растенбург, в штаб дивизии. Командующий
воздушной армией Тимофей Тимофеевич Хрюкин прикрепил к моей гимнастерке Золотую Звезду и
орден Ленина. Этой высшей в стране награды были удостоены также и другие [198] летчики. Было
торжественно, над нами полыхало знамя дивизии. Я стоял в шеренге и думал о товарищах, которым не