летчика с этим знаменательным событием. Но это еще не все. Он принял грамотное решение — посадить
поврежденную машину в стороне, чтобы не поставить под угрозу другие самолеты. Посадку произвел
удачно. За это выношу вам, товарищ Недбайло, благодарность.
— Служу Советскому Союзу! — отчеканил я.
Командир сделал небольшую паузу, потом негромко сказал:
— Надеюсь, что ошибку свою вы уже поняли и впредь подобного не допустите. А что двигатель
загорелся — вина противника: осколком снаряда был пробит маслорадиатор. Хорошо, что в воздухе вы не
растерялись и на земле действовали решительно, быстро локализовали пожар... Садитесь!
Ух-ты!.. Камень с плеч!
Значит, так: лейтенант Бикбулатов меня отчитал. А майор Ляховский, напротив, — похвалил, объявил
благодарность. Ну-ка, разберусь по порядку, как все было.
...Вначале все шло хорошо. Держался крыло в крыло. У цели перестроились, стали заходить в атаку.
Неожиданно ударили зенитки. Показалось, что весь огонь враг сосредоточил только на моем самолете.
Не то, чтобы растерялся, а почему-то заметался, что-то меня отвлекло. [32] .. И вот результат: побросал
бомбы неприцельно, отстал от ведущего. И еще на Бикбулатова обиделся! За такие дела не только козой
назовешь!.. А ведь «Бик», пусть резко, грубо, — но все же сказал правду. Могло хуже окончиться, и для
меня, и для него...
Позднее я заметил: в нашей эскадрилье повелось «подчищать» друг друга, если, разумеется, были к тому
основания. Делалось это прямо, откровенно и воспринималось без обид. И каждый знал: в дружном
крепком коллективе замечание товарища — на пользу общему делу.
После нескольких боевых вылетов я чувствовал себя над целью увереннее. Уже не тревожила стрельба
зениток. Ведущий предпринимал противозенитный маневр — и я тоже. Хорошо понимая его, действовал, сообразуясь с обстановкой. Но вот разобраться в том, что происходит на земле, отыскать цель, по которой
именно наносим удар, я еще не мог. А ведь от меня требовалось не только прикрывать ведущего и не
терять из виду цель, а и фиксировать малейшие изменения в обороне противника.
Шли дни, и, набираясь опыта, я стал подмечать все, что важно было видеть летчику, — будь это в воздухе
или на земле.
3.
В один из дней, после завтрака, мы с Калитиным укрылись в тени камышового навеса и предались
воспоминаниям. Это были какие-то особые минуты. Летчики, ежеминутно смотревшие смерти в глаза, не
думали о себе. Они всецело были поглощены делом, которое именовалось довольно прозаично — боевая
работа. А в редкие минуты затишья мы с тревогой говорили о своих близких, о которых два года уже не