Когда я вошел, Алекс работал на брусьях, а Сэнди занимался бегом на месте. Майки их промокли насквозь, волосы слиплись. Сэнди тяжело дышал. Избавляться от штрафных очков нелегко — я знал это по собственному опыту.
— Оба вольно.
Алекс слез с брусьев. Сэнди замедлил бег и остановился.
— Встать к переборке. — С минуту я вышагивал из стороны в сторону, потом пристально посмотрел на них. — Хотите что-нибудь сказать?
— Нет, мистер Сифорт, — ответил Сэнди по-мальчишески, соответственно своему возрасту. Он был напуган.
— А вы?
Несмотря на физическую усталость, Алекс с трудом произнес:
— За что вы на нас напустились?
Мне захотелось кричать от отчаяния. И зачем только я вызвал Алекса на разговор?
— Мистер Уилски, выйдите, — я последовал за Сэнди.
— Ты не должен опускаться до жалоб и нытья, — сказал я ему. — Теперь ты офицер, а не кадет. И если недоволен начальством, держи свои мысли при себе.
Он покраснел:
— Есть, мистер Сифорт.
— Обещай впредь поступать именно так.
— Слушаюсь, мистер Сифорт, виноват.
Я был груб с ними, но Сэнди изо всех сил старался мне угодить.
— Очень не хочется назначать вам штрафные баллы. Ладно, иди в душ. — Я коснулся его мокрого плеча. — Ты хороший парень.
Надеясь найти правильный тон, я вернулся в зал к Алексу.
— Идиот! — резко бросил я ему.
— Идиот?
Я наклонился к нему и прошептал:
— Я делаю все, чтобы спасти вам жизнь!
Он промолчал, но в глазах застыло удивление.
— Командир Мальстрем вправе расследовать гибель своих офицеров так, как считает нужным.
— Но по закону…
— Алекс! — Даже заставляя его молчать, я рисковал нашей свободой. Неужели он не понимает?
— Это командир!
Я сказал все, что хотел. Приказ командира Мальстрема подвергать испытанию всех без разбора был прямым нарушением закона о даче свидетельских показаний. Когда мы приведем «Гибернию» домой, Адмиралтейство может списать его на берег или еще того хуже.
Но на борту корабля слово командира — закон. Мой долг — выполнять его приказы и докладывать о бунтарских настроениях. Вести себя иначе значило бы участвовать в мятеже.
Я молча смотрел на Алекса и ждал. Наконец по выражению его лица я понял, что до него дошло. В подтверждение этому он кивнул.
Я вздохнул с облегчением:
— С Сэнди теперь все в порядке, но если только он попытается рассуждать на эту тему, прижми его как следует. Не бойся.
— Понял.
— Можешь идти.
— Спасибо, — прошептал он. Я сделал вид, что не расслышал.
На следующий день начался ДН-допрос. Сначала вызвали гардемаринов, потом матросов. Когда я выходил из кабинета доктора Убуру, меня тошнило, кружилась голова. Я не знал, что наговорил под действием наркотиков, и, забравшись под одеяло, пытался справиться с тошнотой.