Выйдя на свет божий, я оказался в каком-то перелеске, разрушенное здание аэропорта чернело вдали, на расстоянии километра. Меня окружали бойцы в камуфляжной форме с жёлто-синими нашивками на рукавах.
Потешный карцер во львовской «Криіивке» аукнулся мне настоящим тюремным застенком у бандеровцев. За время своего плена я сменил три тюрьмы. Славянок, Днепропетровск, Киев. Общие камеры, одиночки, карцеры. Везде — избиения и пытки. Из кормёжки — тюремная баланда, хлеб да вода. Меня допрашивали разные следователи — от отъявленных садистов до вполне интеллигентных, образованных людей. Относительно себя я ничего не скрывал. Откровенно рассказывал про любовь к Кате, гибель брата в Одессе, что пробрался в Донбасс и записался добровольцем в ополчение по своим убеждениям. Относительно военных тайн я был нем как рыба, за что и получал побои и увечья. К Киеву я уже не досчитался трёх зубов, сильно болели рёбра, часто кружилась голова и я падал в обморок. Я-таки достиг своей цели: оказался в Киеве. Но только не в роли воина-освободителя, а в качестве военнопленного.
— Георгиевским Крестом и орденом «За воинскую доблесть» бандитская власть простых террористов не награждает. Вы хоть понимаете, Данила Владимирович, что вы военный преступник? — задал мне риторический вопрос следователь, мой ровесник, в киевской тюрьме. — По закону военного времени вас могут даже расстрелять.
— Сделайте одолжение. А то все только пугают, но никто не осмелится, — безразличным тоном ответил я.
— Послушайте, Козак, вы же умный человек, юрист, блестящую карьеру сделали, что вас занесло в эту шайку убийц?
— Вы это о чём, пан следователь? О национальной гвардии? Так я там не был.
— Перестаньте ёрничать. Вы прекрасно понимаете, про что я говорю. С нами вся Европа, весь мир. А Россия после агрессии в Крыму и Донбассе стала страной-изгоем. Скоро в Северную Корею превратится.
— Раньше вы — в Сомали.
Моя дерзость остаётся без ответа. Следователь вызывает конвой.
На следующем допросе меня ждёт сюрприз. Рядом со столом следователя на стуле сидит Катя Иванова. У меня язык присыхает к нёбу. Я не в состоянии выдавить из себя даже слова.
— Вот, Козак, к вам гостья. Надеюсь, хоть она сможет повлиять на вас.
Следователь уходит, и мы остаёмся с Катей наедине. Господи, как долго я ждал этой минуты, сколько мне пришлось пережить на пути к ней. Вот она, милая, родная, желанная, к ней я стремился через смерти и войну.
Катя бесшумно встаёт со стула и подходит ко мне.
— Бедный Данилка, как же тебе досталось! — она проводит кончиками тонких пальцев по моему лицу и шее, но в моей душе ничего не шевельнётся.