Настоящее море огня. Такое не привидится и в страшном сне. Деревянные дома полыхали, как щепки. Пламя пожирало одну улицу за другой. Наполеон сам чуть не сгорел заживо в этом аду. Он кое-как по потайному ходу выбрался из Кремля к Москве-реке и укрылся в Петровском дорожном дворце. И вовсе не французы были виновниками этого варварства. Имение графа Ростопчина Вороново находилось довольно далеко от Москвы, но оно тоже сгорело дотла. А на руинах враги обнаружили послание, написанное на большой доске по-французски. Оно гласило, что граф долгое время украшал эту местность и счастливо жил здесь в кругу своей семьи. А теперь все жители покинули её. И сам хозяин поджёг свой дом, чтобы враги не осквернили его своим присутствием. И везде они встретят впредь только пепел. Наполеон даже отправил эту доску в Париж как доказательство варварства русских. Французы пытались тушить пожар, но у них ничего не получилось. Ведь все пожарные насосы из Москвы заранее вывезли. Они расстреливали поджигателей. В назидание другим вывешивали их тела на площадях. Но златоглавая столица все равно продолжала гореть. И врагам в ней не было чем поживиться. Какая уж тут коронация!
В языках пламени плавились купола церквей, в чёрном дыму тревожным набатом звучал колокол. И люди думали, что настало пришествие Антихриста, знаменующее конец света.
«Но хотя бы ты, как орел, поднялся высоко и среди звезд устроил гнездо твое, то и оттуда Я низрину тебя, говорит Господь».
«Погибели предшествует гордость, падению надменность».
— О Господи, слава Тебе. Ты из слепца сделал меня зрячим! — воскликнул царь Александр и лихорадочно зашептал, перелистывая одну страницу Библии за другой. — Это же прямо про него… про него… Про Наполеона… Он не внял Твоим предостережениям, Господи, и возгордился своим величием. И Ты его покарал, лишил разума. Он же теперь в ловушке. Что он будет делать в сгоревшей дотла Москве накануне холодов без пропитания и теплой одежды? Он попался! Попался! Спасибо тебе, Господи, что избрал меня, грешного, орудием своего возмездия строптивому гордецу, преступившему все Твои и мирские законы.
«Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю», — прочитал царь и тотчас рухнул на пол, обратившись лицом к висевшей в красном углу иконе Казанской Божией матери.
Впервые на тридцать пятом году своей жизни царь страстно, с истинной верой, исходящей из самых глубин его души, молился Богу.
«Ни о каких переговорах с Наполеоном не может быть и речи. Никакого мирного договора. Я скорее отращу себе бороду и буду питаться черствым хлебом в Сибири, нежели подпишу позор моего отечества и дорогих моих подданных, жертвы которых умею ценить».