А до того была леди. Красивая, черноглазая, из замка на холме. Она жила одна после смерти мужа, старого лорда. Вся деревня плакала, когда хозяин замка умер во сне: хорошим он был человеком, щедрым. И Лютик, хоть в глаза лорда не видела, нарисовала его угольком на кухонном полу. Внутри леди, рядом с ее сердцем, такого же цвета, как глаза. Во рту у лорда были гусиные перышки – сестра прилепила их воском – а над головой нависла подушка. Мать отскребла рисунок, и с тех пор в других домах она натирала мыльным корнем пол и стены, чтобы ни мел, ни уголь не взял.
– Так что у тебя? – вновь просочилось сквозь половицы. Послышался плеск воды в лохани.
Тала закусила губу и погладила смятую бумагу. Она никак не могла наглядеться на лицо Осота: такие бездонные синие глаза под густыми ресницами! Те самые глаза, в которые она не осмеливалась смотреть. Чудесный образ, но все равно его отнимут, сожгут. А потом они уедут, каждый со своей котомкой в руках, и больше не вернутся. Лишь одно слово, и Тала никогда не увидит парня с черничным взглядом.
– Ничего, мамочка. Прости!
– Хватит меня дергать! – отозвалась мать. – Лучше скажи, где твоя сестра? Почему ты не с ней? Ступай и приведи, пусть играет у печи, на виду. Никаких сил не хватает… – Голос превратился в невнятное бормотание и совсем утонул в шуме воды.
Тала сложила рисунок вчетверо и спрятала за корсаж. Лютик все равно не заметит, она не проверяет тайники, как кошка не раскапывает свое отхожее место. Спустившись в сад, девочка увидела сестру на старой груше: та сидела и смотрела, как селяне возвращаются с полей. У нее не было деревянных мечей и кукол – у нее были люди.
– Никогда так не делай, маленькая дрянь, – произнесла Тала, беззвучно, но отчетливо, чтобы можно было прочесть по губам. – Не смей лезть в меня. Не смей это рисовать. Иначе я скормлю тебя жирному троллю, и будешь мазать своим углем у него в желудке.
Лютик наклонилась и рассмеялась звонким, беззаботным, невинным смехом пятилетнего ребенка. Ее нос забавно морщился, веснушки затерялись в грязных разводах, а кудри растрепались. Она сидела на ветке, жмурилась и хохотала, и Тала начала смеяться вместе с ней, хоть совсем этого не хотела.
– Ладно, чтоб тебя, – снисходительно прошептала старшая сестра и запустила в младшую переспелой грушей.
Радостно взвизгнув, Лютик кинула чем-то в ответ. Тала погрозила ей пальцем, подняла уголек, завернутый в тряпицу с капелькой крови, и быстро спрятала его в карман.
ПОРА
– Пожалуй, время пришло.
Девушка, большеглазая и на первый взгляд некрасивая, уронила ягоды в ручей. Только что она их старательно мыла, а теперь вся снежиника унеслась по воде чередой белых мурашек.