– Ну почему «м-м» нельзя сейчас? – Свобода юркой змейкой обвивалась вокруг Смилины, шагала пальчиками по её плечам, то выныривая откуда-то из подмышки, то опять ускользая за спину.
– Потому что о силе наших будущих деток надо думать, забыла? – Смилина, устав за нею поспевать, резким хищным броском поймала девушку и прижала к себе. – Попалась, птичка. Теперь не зашалишь!
Это ожидание, сказать по правде, томило и её саму, но следовало думать о будущем. И о последствиях несдержанности. Душа дочки заслуживала быть воплощённой самым лучшим, самым правильным образом. А Свобода уютно нахохлилась в объятиях Смилины и закрыла глаза, изгибом своих длинных ресниц доводя женщину-кошку до вершин исступлённой нежности.
Однако оружейнице было даже не в чем выйти из покоев к обеду: рубашку и кафтан, продырявленные стрелами и пропитавшиеся кровью, пришлось выбросить, порты на Смилине тоже пострадали во время покушения, а вещей такого размера во дворце не нашлось. Как ни крути, а требовалось заглянуть домой за сменной одёжей.
– Я принесу, ты отдыхай, – с готовностью вызвалась Свобода. – Я знаю, где у тебя что лежит. Я уже всюду нос сунула.
– Добрая одёжа – в опочивальне, в большом ларе, – успела подсказать ей с усмешкой Смилина, прежде чем княжна исчезла в проходе.
– Найду, – отозвалась девушка, посылая воздушный поцелуй.
Она вернулась с синим кафтаном, богато расшитым золотом и бисером, рубашкой из тонкого полотна и новыми портами.
– Там твоя соседка, которая тебе по хозяйству помогает, беспокоится, куда ты пропала, – сообщила княжна, раскладывая одежду на лавке. – Я её успокоила. Сказала, что ты немножко задерживаешься в гостях. Про раны, само собой, ничего говорить не стала.
– Вот и правильно. Ни к чему это. А то мигом разнесутся вести – объясняй потом каждому встречному-поперечному, что да как. – Смилина облачилась, затянула кушак и молодцевато прищёлкнула каблуками. – Ну вот, другое дело.
– Ты у меня – загляденье! – с искрящимися смехом глазами прильнула к её груди Свобода. – Самая-самая!
– Нет, голубка. Самая-самая – это у меня ты. – Смилина не могла её не обнять и не прильнуть к просящему поцелуя ротику.
За обедом главенствовал князь Ворон. Его непреклонно-стальная, зачаровывающая властность действовала на всех покоряюще, и домочадцы даже не посмели возроптать. Дружина, правда, заартачилась сперва, заявив, что присягнёт на верность только наследнику своего государя, княжичу Добрыне, но Ворон сказал:
– Непременно присягнёте, когда наследник взойдёт на престол. А пока он мал, при нём кто-то должен управлять делами его земель. Не горюйте, всё будет как при вашем государе. Никто вас притеснять не станет, казна останется в целости и сохранности. А на следующей седмице вы все получите жалованье золотом в двойном размере.