– Сестрица… Пусти… пусти, – молила Таволга, чья голова от сотрясений моталась из стороны в сторону. – Помутилось… Затменье рассудка настало…
Смилина, осознав, что делает хрупкой Таволге своими ручищами больно, опомнилась и разомкнула пальцы. Жалость впилась в сердце пчелиным укусом, и она притянула вдову к своей груди, гладя по голове.
– Ну, ну… Сестрёнка, ты не одна. Мы все с тобою.
Рыдания сильными, мучительными толчками сотрясали Таволгу, искажали слезливой маской лицо.
– Как мне теперь жить, сестрица? Как?! Я не знаю… – Она бессильно уткнулась лбом в кафтан Смилины.
– Знакомо мне твоё горе, родная. Поверь, знакомо и ведомо. Сама испытала. – Смилина гладила вздрагивающие плечи и острые лопатки Таволги. Могучая пятерня оружейницы покрывала собой всю ширину её спины, и женщина-кошка боялась сильнее прижать эти тоненькие косточки, чтоб ненароком что-нибудь не сломать. – Мы ведь с Любоней и пожить не успели. Не стало её. И дитятка нашего. Врагу не пожелаю потерять и жену, и ребёнка в один день. Ох, сестрёнка… Ох, дурочка моя. У тебя ж дочки! О Росянке подумай… В глазки её загляни – и свет увидишь среди черноты кромешной, правду тебе говорю. Верь. А Чемеря? Она хоть и хочет казаться взрослой, но надави на неё горем, боль непомерную на плечи взвали – и переломится стебельком тонким. Ты не видела, как она тебя обнимала, как держала тебя там, у тела твоей супруги, а я видела – со стороны. Она о своей скорби забывала, лишь бы твою облегчить. А ты что удумала сделать? Ты б своим кровинкам просто… сердца вырвала заживо. Их сердечки, которые рядом с твоим бьются с любовью! Ты нужна им, сестрёнка. Живая!
Таволга уже исступлённо кивала, не вытирая солёных ручьёв, лившихся по щекам. Осознав весь ужас шага, который чуть не совершила, она тряслась всем телом, и Смилине пришлось долго её успокаивать.
– Ну, всё… Вытри слёзы и пойдём. Твои детки не должны видеть тебя зарёванной. И жену мою пугать не будем, ладно? Ей и так несладко пришлось, а она ведь в тягости.
Она заставила Таволгу умыться и отвела к столу, где Вяченега как глава семейства уже распределяла кутью по мискам.
– Ты где там запропастилась, дитятко? – спросила она строго. – Только тебя и ждём.
– Умывалась я, матушка, – быстрым полушёпотом ответила вдова. – Прости, что заставила ждать.
– Ну, садись, – кивнула Вяченега, ставя перед невесткой миску с кутьёй.
Но обмануть её родительское сердце было невозможно. Шёпотом она спросила у Смилины:
– Что там стряслось? Только правду говори. Ты врать не умеешь, тебя глаза выдают.
Смилина не посмела соврать. Прикрывая рот руками, она прошептала Вяченеге на ухо чуть слышно – так, чтоб не слышали остальные: