*
– Как жаль, что меня не было с тобой…
За эти десять лет разлуки многое случилось: Смилина успела обрести силу Огуни, жениться, овдоветь и потерять ребёнка. Слова жрицы о том, что душа дочки витает рядом, ожидая воплощения, врезались ей в сердце, и оружейница научилась улыбаться ради неё. Её врождённая влюблённость в жизнь, поседевшая и прихваченная морозом горя, снова расцвела, на сей раз сознательно пестуемая. Может быть, и дочка, видя и впитывая душой эту любовь, научится любить так же, думалось Смилине.
– Матушка ушла от батюшки, – поведала Свобода. – Разорвала пояс в знак развода и вернулась на свою родину, в кангельские степи. Меня с собой забрать батюшка ей не позволил. Через год он снова женился. Новая молодая супруга родила ему сына, о котором он так мечтал. – Девушка щурилась, меж её бровей пролегла горькая складочка. Смилина тихонько поцеловала её в морщинку, и та разгладилась. – Была б я рядом с тобой, я бы подставила своё плечо и помогла тебе нести твою боль.
Они шагали под ярко-осенним шатром солнечного леса, не разнимая рук, и разговаривали – навёрстывали упущенное. Когда с губ Смилины слетали слова о погребальном костре и пустой колыбельке, девушка прильнула к её груди и закрыла глаза, но слёзы просачивались и стекали по щекам.
– Я слышала о твоей свадьбе, – прошептала она. – У меня что-то так больно рвалось внутри… От этой боли я скакала, скакала верхом, не разбирая дороги. Но тебе было больнее!
– Самое страшное позади, моя ладушка. – Смилина вытирала солёные ручейки с её щёк, невольно чувствуя вину за то, что вызвала эти слёзы своим рассказом. – Я соскучилась по тебе… Я ведь тоже вспоминала тебя. Наши рыбалки…
– А давай опять порыбачим? – Свобода улыбалась с ещё не высохшими слезинками – будто озорное солнышко выглянуло во время дождя и раскинуло над землёй радугу. – Как встарь!
– Давай, – засмеялась Смилина, ощущая сердцем пушистый комочек радости. Он прыгал в груди и щекотал рёбра – как тут не засмеёшься! – Только…
– Только – что? – насторожилась Свобода, заглядывая Смилине в глаза – вся олицетворённое любопытство.
Смилина хотела сказать, что дел у неё теперь поболее, чем десять лет назад. Своя кузня, ученицы. Работа – от темна до темна. Один день отдыха, да и то не каждую седмицу. Но разве можно было говорить такие скучные вещи, глядя в эти юные глаза? В них расплескалась степная ночь, замершая в ожидании чудесного рассвета.
– Нет, ничего, – твёрдо сказала Смилина, ласково щекоча нежный девичий подбородок, на котором виднелась решительная и страстная ямочка. – Дел много, но я выберусь. Давай на той седмице?