– Любонюшка, – пробормотала Смилина дрогнувшим от жалости голосом. – Ну, не надо так…
Она обняла девушку за плечи, подышала ей на ухо, мурлыкнула: просто терялась, не зная, какое ещё средство утешения применить. Наверно, зря: Любоня сразу развернулась из нервного клубочка, приласкалась котёнком, и её мягкая грудь пуховой подушечкой прижалась к груди Смилины. Внутри у женщины-кошки что-то жарко ворохнулось, отозвалось ноющим напряжением, а под нижней челюстью начал надуваться и распирать упругий комок мурашек. Опрокинуть хозяйскую дочку на траву, раздвинуть ей ноги и прильнуть ртом меж ними… Всё это молнией сверкнуло в голове, когда губы Любони доверчиво потянулись к ней. Она впилась в них, сама плохо соображая, что делает, и нырнула языком в горячую глубину ротика девушки.
Смилина нашла в себе силы отстраниться и сплюнуть белую тягучую жидкость. Любоню трясло мелкой дрожью, она смотрела на женщину-кошку не то жалобно, не то испуганно.
– Вот этим мы и делаем детей. Если б я впустила всё это в тебя, быть бы беде, – глухо прорычала Смилина, отирая губы и скаля клыки. – Как бы я потом твоим родителям в глаза смотрела? Не дразни меня, девка. Ступай лучше.
Любоня закрыла лицо ладонями и убежала, а женщина-кошка ещё долго приходила в себя, успокаивая отголоски жаркого напряжения в теле.
Как ни напускала она на себя равнодушие, женского внимания ей всё равно перепадало порядочно. Бабы таяли от одного взгляда её чистых очей цвета высокого вешнего неба, млели от великолепного тела и исполинского роста. Увы, все они были для неё мелковаты, среди них она чувствовала себя орлицей в стае воробьёв.
– Я ж раздавлю тебя, девонька, – отшучивалась она. – Не родилась ещё ровня моя.
Уже два с половиной года жила Смилина у Одинца. Она многому выучилась у него; хоть и трудно было завоевать его уважение, но ей это удалось. Его супруга тоже смотрела благосклонно, по-матерински, а однажды завела разговор о свадьбе.
– Оставалась бы ты у нас, доченька. Думаешь, не вижу я, как Любонька по тебе сохнет? Запала ты ей в душу… Бери её в жёны.
– Ни кола, ни двора у меня, матушка, – вздохнула Смилина. – Не хочу я вам на шею садиться. Покуда своим домом не обзаведусь, о свадьбе нечего и думать.
– Да разве ж ты обуза?! – не унималась супруга кузнеца. – Работы не боишься, любое дело у тебя в руках горит да спорится… И статью вышла, и красой. А что за душой у тебя ничего нет, так это не беда. Росли бы руки из правильного места, да голова на плечах была, а достаток наживётся.
Затеял Одинец новую баньку строить: старая покосилась, подгнила. Старшие сыновья помогали, мальчишки были на подхвате, а Смилина брёвна ворочала.