И все — захлопнулся, как сундук. В те мгновения, когда Главный боролся со своим испугом, раскрылась невзначай крышка, и мелькнуло в дневном свете то, чего никому, в том числе и Обозревателю, знать не надобно…
Хотя он и так много знает.
— Не должно это нас волновать.
— А что должно?
— Значит, так: просто надо на событие откликнуться. Не откликнуться нельзя, сам понимаешь. Первая полоса, сверху — портрет, рядом — заметка. А ведь ты у нас мастер борзописи…
— Приму как комплимент, — ответил Обозреватель и почему — то улыбнулся.
— И вообще — редкостный циник, — тоном профессионала, беседующего с профессионалом, продолжил Главный, — помню, когда Белый Дом горел, ты под фотоснимком замечательную подпись придумал, из «ящика»: «Русская недвижимость всегда в цене!» Потом мне звонили и возмущались…
— Профессиональное, — ответил Обозреватель, втайне гордый собой, — я вообще заметил, что профессиональный цинизм ярче всего выражен у хирургов и журналистов. Так что еще раз спасибо за комплимент.
— Ну, вот и договорились. Только так: мне надо две статьи…
Что — сам решил одну на Запад, налево, то есть толкнуть? Кому там этот Листьев нужен… Своих журналистов едва ли не каждый месяц убивают.
— Одна — просто заметка, — пояснил Главный, — небольшая, вроде бы как отклик коллег, траурная, проникновенно — прочувственная, а другая — обзорная статья. Подробности: кому было выгодно его убивать, что и как…
— «Что и как» — это что и как?
— Ну, возможно надо будет к приватизации Останкино приплести и «высокую политику»… Ну, скользко, конечно же, я проконсультируюсь, как это сделать. Это что касается «что». А «как» — надо обождать.
— Повертев в руках пустую стопочку, Обозреватель осведомился:
— Обзор — когда?
— Неделя — хватит?
Значит, халтурку про корм для аквариумных рыбок доделать успеет. За обзор — то копейки заплатят, да и связываться, если честно, не хочется…
— Ну, об обзоре завтра в редакции поговорим. Я с утра созвонюсь кое с кем. Значит — завтра утром принесешь дискету. Две — три страницы, не больше, по тысяче восемьсот полиграфических знаков. Ну, договорились. Еще пятьдесят грамм — выпьешь?..
Первая задача была довольно простой: две страницы, три тысячи шестьсот знаков.
Тональность траурной заметки также сомнений не вызывала: сердечно так («последнее «прости», хрустальный звон бокала…»), с плохо сдерживаемым возмущением («как прекрасна обнаженная Гласность, и как беззащитна! Можно купить её, раскрутить на барабане это слово из девяти букв, намалевать три «М», бабочек, Леню Голубкова, Инкомбанк, Премьер — ЭсВэ, Холдинг, Супремекс…»), невольно переходящим в хорошо контролируемое негодование, по нарастающей («мы не можем больше терпеть этого позора и этой муки, когда по всей России идет массовый, планомерный отстрел таких замечательных людей!..»).