В дверь постучали. Я подошла к окну. Это был Уэйн. На дороге стояла его машина. Я спряталась, а когда выглянула, он, согнувшись, что-то писал. Затем просунул листок в щель для почты и ушел. Я слышала, как уехала его машина. Подождав, пока сердце успокоится, я спустилась, прихватив Билли.
На коврике у двери лежал помятый листок, на котором почти детским почерком было написано:
Хотел узнать, благополучно ли вы добрались в такую бурю. Звоните, если что-то понадобится.
С наилучшими пожеланиями,
Уэйн.
Вечно мужчины одаривают меня непрошеным вниманием. Арво советовал смотреть на это, как на дань моей внешности. Но я не могу. Не желаю, чтобы посторонние лезли в мою жизнь.
За завтраком я слушала новости. О Билли – ничего. Полиция уже должна знать. Кэти, наверное, сходит с ума. Конечно, твердит всем, что это моих рук дело. Полицейские, скорее всего, уже допросили и консьержа в моем доме, и Филипа Парра, и Роберта. Мне только отца жалко – когда до него доберутся, как же он будет потрясен и как будет за меня переживать…
Мне следовало проявлять осторожность, но хотелось хотя бы ненадолго выйти. Второго подряд дня взаперти, да еще под непрерывный плач, я бы не вынесла. Повязав голову шарфом, я усадила Билли в коляску и заперла дом. Был тихий ясный день. Когда я покатила коляску по дорожке, Билли перестал плакать и начал болтать ногами.
Мы дошли до Дила и прогулялись вдоль берега. Побежать бы по гальке, сесть у самой воды, как в детстве.
В небе кружили чайки; повсюду раздавались их сиплые крики. На меня навалились грусть и усталость.
Никогда не забуду последнюю встречу с Таней. На праздники мы, как обычно, приехали к дедушке. Веселились в основном взрослые. Детей, кроме меня, не было. На бесконечных обедах говорили о книгах, музыке. Моя мать подолгу гуляла с двумя своими собаками. Иногда с ней ходила и я. Она недвусмысленно давала мне понять, что одной ей лучше. Без меня она сможет ходить быстрее и зайти дальше.
Я взяла с собой к дедушке розовые атласные туфельки для танцев – предмет моей радости и гордости – и училась танцевать в большой гостиной.
Отец увлекался рыбалкой и всегда звал меня с собой. Ему вообще нравилось брать меня с собой. Я сидела рядышком на берегу, а он забрасывал удочку. Поплавок шлепался в воду, и от него разбегались круги. Отец подавался вперед, словно зачарованный, а я играла со своей глиняной мышкой. Было хорошо и спокойно.
Как-то раз я прыгала в холле. Бабушке Тане отвели комнату, выходившую в сад. За всю неделю, проведенную у деда, я увидела ее впервые. Раньше я к ней частенько забегала. Она была терпеливой, учила меня петь или читала вслух. А теперь мне сказали, что она очень больна и ее не нужно беспокоить. В тот день дверь в ее комнату была открыта. Я заглянула внутрь. Таня сидела в инвалидном кресле. С прошлой нашей встречи она сильно похудела. Над ней склонилась сиделка и кормила с ложечки, словно ребенка, придерживая голову. Таня посмотрела ей через плечо, и наши взгляды встретились. Вопреки обыкновению, она мне не улыбнулась. Просто смотрела, и глаза у нее были самые грустные на свете. Сиделка меня заметила и прикрыла дверь.