Какой же пень ошибется, дважды попав не туда? Если только дважды наберет в определенном порядке нужные цифры.
Телефон зазвонил в третий раз. Светящиеся на экране цифры подтвердили, что меня решил допечь какой-то номер-аноним. Ну, сейчас так отвечу, что у любителя поразвлечься надолго пропадет охота испытывать терпение незнакомых людей!
— Алё! Добрый вечер, вернее, ночь! Не спится? Охота почесать язык? — выдала я для затравки и замолчала.
Молчали и на другом конце соединения.
В динамике что-то вжикнуло — повернулся тумблер. Негромко дунуло — кто-то кратко выдохнул. Тихо загудело — завелся двигатель. Меня даже качнуло, хотя я сидела на кровати — это тронулась машина. И мимо проносились более быстрые, истошно сигналящие.
И это ехал Мэл, возвращаясь откуда-то. Крутил руль и держал трубку у уха, слушая мои гневные вопли.
Вот так просто в голове всплыла мысль, что звонок — от Мэла, и я поверила, не задумываясь.
Откуда он ехал?
Не отрываясь от телефона, бросилась к окну. Может, Мэл проезжает мимо общежития?
В динамике периодически раздавались звуки — скрип сиденья, щелканье коробки передач, случайно включилась бравурная песенка в автомагнитоле и тут же стихла.
Мэл ехал. Куда? Ко мне?
Боже мой!
Что сказать ему? «Не смей»?
Язык прилип к небу, сердце долбило по ребрам.
Я слушала Мэла, он слушал меня. Мы вслушивались в дыхание друг друга и в мазки звуков, выдаваемых динамиками.
Если приедешь, настучу тебе по голове телефоном! — выкрикнула в темноту за окном. Я ведь неодетая, непричесанная…
Какого фига? Могу хоть кикиморой ходить — дело мое.
Прилегла на кровать, и пружины прогнулись под весом тела. В трубке коротко хмыкнуло.
Мэл поворачивал руль, а я лежала, с жадностью вслушиваясь в каждый звук. Обо всём позабыла: об обидных словах в столовой, о его Эльзушке, об оскорблениях, выплеснувшихся около мужских раздевалок.
Мэл ехал по столице и сидел в салоне один. Один!
Наступило секундное затишье, и гулко хлопнула дверца машины. Что-то зашумело. Или сумасшедше пульсировала кровь в моих висках?
Забренчало, негромкий хлопок.
Мэл вернулся домой. Один. Какое облегчение!
Слух обострился до предела возможностей. Я услышала бы сейчас, как Капа в соседней комнате перелистывает страницы с конспектами и зевает.
Звуки в телефоне: шорохи, стуки, позвякивания, треск, громыхание, — словно наяву я представила, как Мэл бросил связку ключей на столик, прошел к холодильнику и достал бутылку молока, как направился к кушетке и подвинул к панорамному окну, чтобы смотреть на ночной город — сверху вниз. И снова у него молочные усы, как в прошлый раз, и каждый глоток, усиливаясь втройне, отдается эхом в моих ушах.