— Но я хочу с тобой поразговаривать! — настаивала Сестрица, — Посиди со мной.
— Настасья, я дико устала!
— Ну и что? — искренне удивившись, закапризничала Настасья, — А с мамой так будешь сейчас еще разговаривать, я же знаю! Ты чья сестра, моя или мамина?!
— Да, но я её дочь!
— Нет, я её дочь!
Сестрица сама запуталась, кого к кому она собиралась ревновать, и тихо заныла. Иногда у Настасьи вдруг просыпались собственнические инстинкты по отношению к родственникам. Я в таких случаях всегда напоминала ей фильм «Игрушка» с Пьером Ришаром, и пыталась доказать, что Сестрица ведет себя некрасиво, и что я не игрушка вовсе. Настасья тогда всегда обижалась, забивалась под одеяло и начинала тоскливо выть, умело удерживая очень высокую и труднопереносимую ноту в течение очень долгого времени. Всё-таки она была совсем еще маленьким ребенком. Я в раннем детстве была еще хуже, в смысле отношения к свободе близких людей. До двух лет я вообще не подпускала к мамочке никого из знакомых. Если вдруг на улице мама встречала кого-то и останавливалась, чтобы поговорить с ним, я начинала дико орать. Не говорю уже о гостях, которые пытались приходить к нам домой. По квартире маленькая я ходила, не выпуская из рук подола маминой юбки. Не для того, чтобы держаться, а для пущей уверенности, что родительница никуда не исчезнет. Чтобы зайти в туалет, бедной маме приходилось оставлять часть юбки за дверью. Только сжимая в руках заветный подол, я чувствовала себя уверенно. Видимо, в детстве я подсознательно пыталась компенсировать себе все последующие годы одиночества. Привязчивостью и болезненным чувством собственности Настасья явно была в меня.
— Господи, — наделенная музыкальным слухом мама всегда болезненно реагировала на пищащие завывания Настасьи, — Девочки, перестаньте! — строго проговорила она так, будто я тоже была маленькой, — Этот звук ужасно действует мне на нервы!
Маме, в то время, нравился певец Витас. Мне он тоже нравился, но пропустить возможность удачно пошутить я не могла.
— А ты думай, что это поет Витас, и наслаждайся! Какая тебе разница, чьи завывания слушать?
Мама обиделась за любимого артиста и ушла в другую комнату. Настасью же моё высказывание ужасно развеселило, и она перестала, наконец, пищать. Через несколько минут в квартире уже воцарилась тишина. Настасья, как ни пыталась сопротивляться усталости, всё — таки уснула.
Я лежала в горячей ванне, согреваясь и восстанавливая силы. Рядом на табуретке сидела мамочка и причитала.
— Господи, ну на кого ты похожа? Вся в каких-то ссадинах и царапинах! Ощущение, что тебе четырнадцать лет, и ты участвуешь в подростковых драках!