– Пташка ты наша сладкоголосая, госпожа пресветлая, кудесница любимая, – приговаривала рыжеволосая, веснушчатая Ягодка, жена охотника Ореха. – Ничего, ничего, всё будет хорошо...
Она гладила волшебницу по волосам, как малое дитя, и та, уткнувшись в её мягкую грудь, беззвучно заплакала.
Понемногу леди Радуга пришла в себя и принялась за привычные дела, стараясь себя ими отвлечь от нестерпимой горечи в груди. Она пекла пироги, хозяйничала в саду, разливала целебный мёд по горшочкам... Но петь она не могла: чувствовала, что если попытается, то из её души вырвется что-то совсем не радостное, не светлое, не прекрасное. Людям не следовало слышать это. Спустя две недели её навестил сам король Кипарис. Леди Радуга встретила его с должным почтением и гостеприимством, поставила на стол его любимый вишнёвый пирог и медовое печенье.
– Благодарствую на угощении, прекрасная леди Радуга, – сказал король. – Рад видеть тебя в добром здравии. Но нас всех беспокоит, отчего ты перестала появляться. Мы соскучились по твоим чудесным песням, по той исцеляющей душу радости, которую они приносят. Что случилось? Отчего твои глаза печальны?
– Я пока не могу петь, государь мой, – грустно улыбнувшись, ответила волшебница. – Когда снова смогу – не знаю. Моё сердце болит, и пока эта боль не утихнет, я не смогу выдавить из себя ни одной светлой песни.
– Отчего болит твоё сердце, милая леди Радуга? – обеспокоенно принялся расспрашивать правитель. – Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь тебе, только скажи, как!
Не могла волшебница рассказать всей правды, проронила только:
– Если бы можно было разыскать одного человека... Точнее, человека-дракона. Сэра Драко. Он вновь ушёл на войну, и я боюсь за его жизнь.
– А, так вот оно что! – улыбнулся король. – Что ж, достойную даму выбрал сей доблестный рыцарь. А вот за то, что он заставил её проливать слёзы, похвалить его нельзя... Я отправлю людей на его поиски, дорогая леди Радуга, рано или поздно мы его отыщем. Даю слово короля.
Эти слова немного успокоили волшебницу, и её сердце озарилось лучиком надежды – робким и слабым, но это было лучше, чем беспросветная тьма. Спустя некоторое время она нашла в себе силы запеть. Попробовав голос дома и убедившись, что вместо радости не вгонит людей в тоску, она решилась отправиться в город. Новые струны арфы она оплела светом из семи сосудов, а взглянув на пустовавшее место восьмого, только вздохнула.
Снова летел её голос над улицами, прыгая солнечным зайчиком по красным черепичным крышам, а в золотом плаще волос, озарённом вечерними лучами, блестело первое серебро. Не стала её музыка хуже, не утратила своей волшебной силы, просто звучала по-новому. А может, люди замечали эти изменения в ней самой – седину, грусть в глазах... Они подходили, целовали её руки, края платья и пряди распущенных волос, говоря: