— А‑а, — протянул Татауров успокаиваясь.
Стараясь не глядеть на Верзилина, Коверзнев сказал многозначительно:
— А из тебя, видно, Тимофей, настоящий борец вышел. А было время, ты лишь смелые стишки рассказывал.
— Ты тоже рассказывал… смелые стишки, — ленивым тоном напомнил Тимофей Степанович и добавил неожиданно зло: — А борца из тебя не вышло.
Глядя на них, Верзилин восхитился: «Ишь, черти. Так в своём разговоре над пропастью и ходят. Словно канатоходцы. — И объяснил самодовольно: — Знаю, о каких борцах вы говорите».
Коверзнев же, распаляясь, читал:
— Патронов нет. Уходим!
Я слушаю приказ:
— Три бомбы–македонки
Остались про запас.
Одну — оставь драгунам,
Что нам грозят огнём,
Другую — «чёрной сотне»,
Что стала за углом.
А третью — офицеру.
Что скачет на коне.
Святой закон дружины
Нельзя нарушить мне.
Три бомбы–македонки…
И вдруг замолчал, не окончив стихотворения: к его удивлению, Тимофей Степанович неожиданно побледнел, потянулся к окну, хрустнул пальцами.
Коверзнев взглянул в окно.
За деревьями верзилинского сада, по соседскому двору, шли жандармы.
Тимофей Степанович уже взял себя в руки, с усмешкой сказал Коверзневу:
— Ну, так каков «святой закон дружины»?
— Это за тобой? — спросил встревоженный Верзилин.
— За мной. Ваш двор выходит на реку?
— Без паники! — приказал Коверзнев. — Все на манеж! И раздеваться! (Он подтолкнул Тимофея к дверям, дёрнул за руку Никиту). Великолепно, ты даже в трико! Иван, ты борешься с Тимофеем, Никита, займись гирями, мы с Ефимом Николаевичем–наблюдаем. Всё в порядке!
Иван Татауров не успел опомниться, как оказался в объятиях борца Лопатина, и только после этого подумал: «Обокрал кого–нибудь или подрался». И решил: «Что ж, выручим парня».
На соседнем крыльце появился щеголеватый офицер в лёгкой шинели, щёлкнул перчаткой по руке. От дровяника к нему подскочил пожилой жандарм, появилось ещё несколько жандармов, толпой вывалились из калитки, и через минуту раздался властный стук в дверь.
— Ни с места! — напомнил Коверзнев. — Там есть хозяйка. Не волнуйтесь. Разговоры — только о борьбе.
В открытую дверь они увидели, как на пороге вырос околоточный.
Верзилин с радушной улыбкой пошёл к нему навстречу. Увидев за его спиной жандармского офицера, учтиво спросил:
— Чем могу служить?
— Ба‑а! Господин Верзилин! — воскликнул он. — И Сарафанников! И ещё борцы! Мы попали в арену борьбы?
— Знакомьтесь, — любезно произнёс Верзилин. — Господин Коверзнев — писатель.
Коверзнев, сидевший в небрежной позе, неторопливо поднялся.
Сняв фуражку, офицер подхватил коверзневскую руку, тряся её, говорил: