Неприятности начались неожиданно.
На вытаявшей земле подле завалинки Верзилин увидел груду разноцветной гальки. «Откуда она тут взялась?» — удивился он, и внезапная догадка сжала ему сердце. Он торопливо выдвинул из–под татауровской кровати саквояж и, открыв его своим ключом, убедился, что он наполовину пуст.
Рассерженный, Верзилин высыпал из него остальную гальку и засунул вместо неё пудовую гирю, не думая о том, что от такого груза саквояж может лопнуть.
«Я тебя проучу!» — решил он зло, войдя в кухню и подставив голую спину Татаурову, который уже стоял наготове с ведром в руках.
На прогулку они вышли как ни в чём не бывало; Верзилин нёс оба чемодана. И только на Крестовском острове, когда они пересекли Батарейную дорогу, поставил татауровский саквояж на снег.
Татауров молча взял его, покосился на Верзилина, но не подал виду, что всё понял.
Против Старой Деревни они по льду пересекли Малую Невку и вышли к железнодорожному полотну.
Татауров чаще обычного перекладывал ручку саквояжа из руки в руку.
У Лахтинского разлива Верзилин не вытерпел и спросил:
— Что–то ты сегодня, я гляжу, устаёшь, а?
— Да нет, — хмуро возразил парень.
— Ну–ну.
За дачей Стембока он заставил Ивана после зарядки стать в мост и, упёршись в землю головой и ногами, поднимать обе гири.
Иван исполнял всё безропотно.
Когда они шли обратно, ручка у саквояжа оторвалась.
Не останавливаясь, Верзилин сказал сухо:
— Гирю донеси так. А саквояж дома починишь.
Встретившаяся женщина с санками, гружёнными пузатыми мешками, с удивлением обернулась вслед двум огромным усатым мужчинам в хороших пальто, один из которых нёс в руке гирю.
— Видишь, — сердито сказал Верзилин, — посмешищем стал, на тебя смотрят.
Татауров, тяжело дыша, шагал сзади; отмалчивался.
Не оборачиваясь к нему, Верзилин ворчал:
— Балда, отсыпал гальку. А я ведь для тебя стараюсь. Не можешь понять, дурак, что это, чтобы мышцы рук жиром не заплывали. Чтобы в мышцах были одни… мышцы… Чтоб были они, как динамит.
Вечером Татауров отказался играть в шашки, не выходил из своей комнаты. Весь вечер он тянул заунывную песню о моряке, которого военный суд приговорил к расстрелу, и о его молодой жене по имени Маруся.
Верзилин, как обычно, попытался представить картину своей мести Мальте, но не смог.
Позже, сквозь сон, он почувствовал приятный запах табака и проснулся. Было темно. Только вдалеке за окном покачивался фонарь. Струйки дождя мелко ударяли в стекло. На кухне бренчала посудой хозяйка–полуночница.
Он повернулся на другой бок и заснул.
Утром Татауров безропотно обливался вместе с Верзилиным холодной водой и ел простоквашу; сам вызвался сходить на рынок за мясом, а после тяжёлой прогулки наметал снегом хозяйский погреб. Было видно, что он чувствует себя виноватым и старается искупить вину.