С этого дня, как только начинало смеркаться, в курене тайчиутов разом затихала жизнь, и между юртами становилось безлюдно. Лишь изредка, запыхавшись, пробегали запоздавшие, да слуги то и дело носили из юрты в юрту дымящиеся паром блюда. Все соплеменники, до самых бедных харачу, забивались в юрты к тем, у кого на хойморах восседали самые почетные в эту пору гости – улигершины. И даже рабы, подкравшись снаружи, ушами прилипали к стенам, жадно ловя обрывки древних песен.
Тэмуджин решил, что его, правнука хана Хабула, и в канге никто не смеет отлучать от слушания Гэсэра вместе с вождями. «Если буду вместе с харачу, то этим я сам признаю свое отлучение от ханского рода, – подумал он. – Нет уж, я должен быть с нойонами и буду с ними… Пусть Таргудай даже выгонит меня из своей юрты, но зайдя туда вместе со всеми, я всем покажу, что я нойон, как и они».
И когда в юрту Таргудая гурьбой стали заходить ближние тайчиутские нойоны и нукеры со своими женами и детьми, он, набравшись смелости, последовал за ними. В полусумраке, пока гости топтались перед очагом и рассаживались у стен, он нашел себе место у двери, за спинами нукеров.
Все, наконец, расселись; огонь очага вновь осветил всю юрту до блестящих решетчатых стен. На хойморе, рядом с хозяином, по правую его руку сидел еще не старый мужчина в простом, из ягнячьей шкуры, халате, с длинной, до живота, бородой, едва тронутой бледной сединой. В руках он наготове держал длинный хур с искусно вырезанной на верхнем конце безрогой изюбриной мордой, тихо трогал волосяные струны, пробуя звук.
По левую руку Таргудая сидела его жена – дородная женщина с большой черной родинкой на носу, расставляла перед собой на столике чашки для архи. Ей помогала младшая дочь, некрасивая девочка лет двенадцати, одинаково похожая и на отца и на мать.
Таргудай, приосанившись, с благодушным видом оглядывал гостей; у западной стены двумя рядами расселись старейшины и нойоны с сыновьями; ниже, ближе к двери, беспорядочной кучей теснились нукеры. Женскую сторону заняли разнаряженные как в праздник жены старейшин и нойонов с дочерьми и внучками.
Неторопливо проводя хозяйским взором по лицам нукеров, Таргудай вдруг столкнулся взглядом с Тэмуджином. От неожиданности глаза его осоловели, наливаясь тяжелым негодованием, он какое-то время смотрел на него, раздумывая, как быть.
Тэмуджин, не опуская глаз и подавляя волнение в груди, ждал, когда он его выгонит, приготовившись с достоинством встать и выйти из юрты. Таргудай дернул головой, разом отворачивая от него раздраженный взгляд, повернулся к улигершину и обратился к нему нарочито беспечным голосом: