Шло время. Крики то умолкали на некоторое время, то вновь разносились с новой силой.
– Будто одолевают их, – вдруг шепнул ему в ухо Джамуха.
Тэмуджин прислушался: крики девушек становились все отчаяннее, был слышен уже один сплошной визг. Скоро их голоса раздались снаружи – их выгоняли из юрты – переходя в истошный плач и рыдания, стали стремительно уноситься в разные стороны – видно, их гнали из айла, нещадно одаривая плетьми.
Тэмуджин облегченно вздохнул. Успокоенно переглянулись сваты и родители невесты. Дэй Сэсэн смущенно усмехнулся:
– Обычай вспомнили… эта молодежь еще и не такое придумает…
– Обычай есть обычай, ведь нельзя запретить, – развел руками Хара Хадан. – Да это и к лучшему, все, что полагается, мы исполнили.
Привели Бортэ. За обе руки ее крепко держали братья Алчи и Хи. У обоих лица вспухли от ударов в драке; у Алчи была рассечена бровь, из раны шла кровь, стекая через все лицо на подбородок, обливала новую замшевую рубаху. Следом гурьбой шли другие братья – двоюродные – все были взъерошены после драки и тяжело дышали, почти у всех лица были в крови и синяках.
Тэмуджин, не глядя на других, смотрел на Бортэ. Она шла, потупив взгляд, но, приблизившись, подняла на него взор и смущенно улыбнулась, будто говорила: «Что же поделать, так сильно любят меня мои сестры».
Ей подвели высокую кобылу синеватой масти под новым серебряным седлом, в новой сбруе. Она легко вскочила в седло и с готовностью расправила поводья.
Цотан останавливала кровь на лице сына, поплевывая на рану и замазывая ее пеплом из кострища. Другие братья наскоро умывались, подставляя пригоршни под кувшины с холодной водой – им наливали женщины айла – оправляли на себе помятую одежду и садились в седла.
Наконец и Алчи вспрыгнул на своего коня и толпа всадников гурьбой тронулась из айла.
Оэлун с нудной, томящей душу тревогой ждала возвращения Тэмуджина и Бэлгутэя. Ночами, услышав случайный шум со стороны леса или фырканье оставшихся лошадей, вздрагивала в постели, отрывала голову от туго набитой подушки: «Не едут ли?..» Днем, проходя между двух юрт и суетясь вокруг внешнего очага, она невольно взглядывала на южную сторону, где в одном перестреле от стойбища из леса выходила проторенная ими тропа с верховьев Керулена. Беспокойно гадала она об исходе дела: как встретят ее сына хонгираты – договорятся о чем-нибудь по хорошему или прогонят с позором и унижениями. Однако, как не думала и не гадала, а такого, что Тэмуджин приедет домой вместе с невестой, она не могла себе и представить. Легче представлялось, как они с Бэлгутэем возвращаются одинокие и подавленные, с жестокой обидой на душе, которая еще долго будет жечь и отравлять им память напоминанием о пережитом унижении.