— Ну вот и ты наконец, — напевно растягивая гласные так, что она с трудом понимала его, сказал он по-французски. Рука у него была холодная и скользкая на ощупь.
— Сестра велела мне немного поболтать с вами, — ответила Брайони. Не зная, как по-французски будет «медсестра», она перевела слово буквально.
— Твоя сестра очень добра. — Он склонил голову набок и добавил: — Она всегда была добрая. У нее все в порядке? Что она теперь делает?
В его обаятельном взгляде светилось такое дружелюбие и такое мальчишеское желание снискать расположение, что Брайони оставалось лишь подыгрывать ему:
— Она тоже ухаживает за больными.
— Ну конечно. Ты же мне говорила. Она счастлива? Вышла замуж за того парня, который так ее любил? Знаешь, я не помню его имени. Надеюсь, ты меня простишь. После ранения у меня с памятью плохо. Но мне сказали, что она скоро восстановится. Так как его звали?
— Робби. Только…
— Так они поженились и живут счастливо?
— Ну… надеюсь, скоро так и будет.
— Как я рад за нее.
— Ты не сказал, как тебя зовут.
— Люк. Люк Корне. А тебя?
Брайони запнулась.
— Толлис.
— Толлис. Какое милое имя! — В его устах оно и впрямь прозвучало мило.
Отвернувшись от нее, он с легким удивлением медленно обвел взглядом палату. Потом закрыл глаза и начал что-то бессвязно бормотать. Скудный запас французских слов не позволял Брайони понять все, но она уловила:
— Держи их и медленно считай на пальцах… шарф моей мамы… выбираешь цвет и живешь с ним всю жизнь…
Он помолчал несколько минут, продолжая сжимать ее руку. Когда заговорил снова, глаза его были по-прежнему закрыты.
— Хочешь, я скажу тебе одну странную вещь? Я первый раз в Париже.
— Люк, ты в Лондоне. Скоро мы отправим тебя домой.
— Мне говорили, люди здесь холодны и неприветливы, но это неправда. Они очень добры. И ты очень добра — вот снова пришла ко мне.
Какое-то время ей казалось, что он спит. У нее самой начали слипаться глаза — ведь она присела впервые за много часов. Но солдат снова так же медленно обвел глазами палату и сказал:
— Ну конечно же, ты та самая девушка с английским акцентом.
— Расскажи мне, чем ты занимался до войны, — попросила она. — Где жил? Ты это помнишь?
— А ты помнишь ту Пасху, когда приехала в Милло? — Своей слабой рукой он покачивал ее ладонь из стороны в сторону, словно хотел всколыхнуть ее память, а его зеленые глаза смотрели на нее с мольбой.
Брайони подумала, что не следует и дальше вводить его в заблуждение.
— Я никогда не была в Милло…
— Помнишь тот день, когда ты впервые вошла в нашу булочную?
Она придвинула стул поближе к кровати. Его бледное лоснящееся лицо раскачивалось перед ее глазами, по нему скользили световые блики.