Нить судьбы (Святополк-Мирский) - страница 170

Возможно именно из–за того, что они так упорствовали и, приняв все смертные муки, никого не выдали, казнь им была назначена особо жестокая, и подробное описание этой казни, состоявшейся 27 декабря 1497 года занесенное в летописи, дошло до наших дней.

Шестерых заговорщиков казнили на Москве–реке прилюдно следующим образом: Яропкину отсекли сперва руки, потом ноги, потом голову; Пояркову — руки и голову, остальным — дьякам Гусеву и Стромилову, а также князю Палецкому и Щевье — Стравину — милостиво — только голову.

Самый тяжкий удел выпал на долю Владимира Гусева — он был последним. Он пережил гибель своих товарищей, страшные вопли Яропкина, когда ему отрубали руки и ноги, он слышал радостное улюлюканье толпы в моменты, когда осужденных вели на плаху, смертельную тишину ожидания, затем резкий удар топора, и общее «А–а–а-х!» вырывающееся из груди толпы, когда голова падала в корзину.

Когда, наконец, пришла его очередь, он положил голову на теплую от крови его друзей шершавую колоду и вдруг увидел на той стороне реки стоящий отдельно на холме свой собственный дом.

Ярко–синие наличники весело сверкали на морозном солнце и выглядели очень нарядно. «Интересно, научаться ли у нас когда–нибудь делать такую краску?» — с любопытством подумал он, и это была последняя мысль в его жизни…

Публичная казнь стала лишь внешней, видимой всему народу демонстрацией силы и непреклонности державы, менее заметными были многочисленные аресты и пожизненное заключение сотен молодых детей боярских и дворянских, которые, как и угорская молодежь, участвовали в заговоре, но которым повезло меньше.

И уж совсем незначительным пустяком на этом фоне выглядело традиционное утопление баграми подо льдом Москвы–реки нескольких женщин–ворожей, обвиненных в том, что ходили–де они к великой княгине Софье, да злой умысел погубить князя великого держали.

Сама же Софья и ее сын по–прежнему находились под домашним арестом «за приставами», но все же в Кремле….

Жестоко разделавшись с заговорщиками, великий князь на следующую же неделю назначил торжественное празднество, которого до сей поры никогда еще не бывало в московском княжестве — публичную коронацию шапкой Мономаховой великокняжеского внука Дмитрия на московский престол. Этим подчеркивалась необратимость старой традиции — трон наследуют дети и внуки от первого брака.

В лагере Елены Волошанки царило ликование.

Служители тайной веры с замиранием сердца ожидали дня коронации.

Но не знали они, не гадали, что именно в этот час их величайшего триумфа, где–то далеко отсюда происходили маленькие незаметные события, которые стали началом конца этого громадного, безумного, но едва не осуществившегося чудовищного замысла…