— Какой человек? — спросил он. — Где?
— Ирландец, — ответила она, — но джентльмен. Он сказал, что принес тебе зеленую веточку с воли, и встретится с тобой на холме в хижине старого пастуха.
Потрясение от этих слов заставило его забыть холод, хотя ветер рвал на нем рубаху, и ему пришлось сжать челюсти, чтобы зубы не стучали.
— Не имею ничего общего ни с кем из ирландцев, — отрезал он. — И если он вернется, можешь ему так и сказать. Он положил руку на дверную скобу, собираясь вернуться внутрь:
— Я иду в постель, спокойной ночи.
Легкая рука пробежала вниз по спине и замерла чуть выше ягодиц. Он снова почувствовал, что волосы поднимаются, как у барсука, на этот раз не от холода.
— Твоя постель сейчас холодна, как могила. — она подошла ближе, он чувствовал ее легкое тело у себя за спиной, тепло ее дыхания сквозь ткань рубахи. И она не убирала руку. — Вместе было бы теплее.
Господи Иисусе. Сжав кулаки, он отступил от нее и толкнул дверь.
— Спокойной ночи, — буркнул он, не оборачиваясь и шагнул в наполненную любопытными шорохами конюшню. Он на мгновение увидел ее в мерцании лунного света, когда повернулся, чтобы закрыть дверь. Ее глаза сузились, как у сердитой кошки.
* * *
Он не пытался двигаться тихо, поднимаясь по лестнице на чердак. Хэнкс и Крузо молчали, хотя он был уверен, что они не спят. Бог знает, что они думали о сегодняшнем происшествии, но он не был расположен развеять сомнения этой парочки. Он все еще чувствовал тяжесть ее руки. Ему самому было, о чем поразмыслить.
Во-первых, Бетти. Если кто в поместье Хелуотер и знал его великую тайну, то это была именно она. Бетти была горничной Дженивы Дансени, до того как стать горничной ее сестры после смерти Дженивы. Насколько хозяйка ей доверяла?
Он все еще чувствовал тяжесть ее руки на своей заднице, и поерзал на тюфяке, раздраженный уколами соломы сквозь одеяло. Дженива, чертова девка. Она сразу положила на него глаз, как только он приехал в Хелуотер из тюрьмы Ардсмуир три года назад как условно-досрочно освобожденный якобитский предатель. Но горничная им не интересовалась, это довольно легко можно было понять, потому что она никогда не пялилась на него, когда приходила в конюшню сказать, что леди Дженива требует оседлать лошадь. Отвязаться от леди Дженивы было не так просто.
Он поморщился в темноте при мысли о Джениве. Он не был настроен благочестиво в эту минуту, но тем не менее, перекрестился и прочел короткую молитву за упокой ее души, как делал всякий раз, вспоминая о ней. Он ничем не был обязан ей и считал ее дурной женщиной, независимо от того, как она обошлась с ним.