* * *
Аресты наделали в Павловске и Петербурге много шума. Нальяновы совсем не желали, чтобы их имена мелькали в деле, и честь раскрытия преступления досталась Вениамину Вельчевскому. Белецкая, до того проклинавшая любовь племянницы к ненавистному Нальянову, узнав об аресте своего племянника, упала в обморок, Белецкому тоже стало дурно. Несколько дней Надежда Андреевна провела в чалокаевской летней резиденции: врачи запретили ей вставать с постели. Лидия Чалокаева, надо заметить, проявила к несчастной истинно христианское сострадание, ревностно заботясь о ней.
При аресте Аристарха оторопел даже Левашов: Павлуше и в голову не приходило, на что мог решиться его дружок. Арест Сергея Осоргина тоже поразил всех, впрочем, куда меньше, чем арест Аристарха, однако взятие его под стражу мало что изменило в планах семейства: Елизавета всё равно не отказалась выйти замуж за брата убийцы своей сестры. При этом во время следствия выплыло то дурацкое обстоятельство, которое было подмечено во время следствия братьями Нальяновыми и обозначено ими как «отчаяние». Оказалось, что в печерниковском притоне Сергею не посчастливилось: он по неосторожности подхватил заразу. Отчаяние от необходимости идти на смерть усугубилось отчаянием дурной болезни и, как выразился после Юлиан, отшибло у бедняги последние мозги, и именно отсюда следовала сумбурная глупость его поступка.
Что касается Дибича, то он сразу после ареста Осоргина и Деветилевича уехал. Сначала в Петербург, потом, как говорили, в Париж. Через несколько дней чалокаевская резиденция опустела, увезли Белецкую, с ней в город возвратилась и Лидия Чалокаева. В доме оставались только братья Нальяновы, помахавшие вслед тёткиным рысакам. Потом Валериан с задумчивым видом отошёл от окна. Юлиан бросил исподлобья быстрый взгляд на брата.
— Что с тобой, мальчик мой?
— Знаешь, я подумал, что ты в чём-то и прав, — Валериан поёжился, словно его морозило. — Полтора десятка человек… Обычная толпа любого дома. Эмансипированные нигилистки, проповедующие свободу нравов, но с готовностью поливающие грязью особу, пойманную ими на этой самой свободе. Революционер-сифилитик с уголовными замашками, его братец, с революционными убеждениями и любовью к народу, ведущий под венец десять тысяч приданого, светские львы, чьи интересы не идут дальше денег и сплетен, и готовые при надобности денег до зарезу — бездумно зарезать. Сестры, не могущие, прожив вместе под одной крышей двадцать лет, сказать о своей сестре ничего, кроме того, что она любила курагу, и проповедники нового устройства мира, не умеющие устроить на носу свои собственные на носу и научиться тщательно застёгивать ширинки на штанах. И наконец, поэт, элита нации, хладнокровно заманивающий к себе на ночь девицу, прикрываясь именем соперника…