— Генерал Вай должен понимать, что нам потребуется несколько часов, чтобы приготовить все эти припасы для него… и я должен подготовить своих людей к уходу отсюда… Сколько времени он мне дает?
— До завтра, — быстро ответил офицер. — При условии, что сегодня до полуночи вы доставите на позицию моей пушки подношение лично мне. Вы принесете мне консервов и еще достаточное количество ценных вещей, чтобы вышел приличный подарок.
Опять наступило молчание. Фрэнсис чувствовал, что сердце его растет, увеличивается и злобно душит его. Сдавленным голосом он солгал:
— Я согласен. У меня нет выбора. Сегодня я принесу вам то, что вы просите.
— Это говорит в пользу вашей мудрости. Я буду ждать вас. И не советую вам обманывать меня.
В тоне капитана прозвучала мрачная ирония. Он поклонился священнику, крикнул команду солдатам и неуклюже зашагал к кедровой роще.
Отец Чисхолм вернулся в миссию, дрожа от ярости. Лязг тяжелых чугунных ворот, закрывшихся за ним, отдался у него в мозгу цепью звенящих лихорадочных отголосков. Каким же дураком он был, как глупо радовался, воображая, что он сможет избежать испытания. Он… кроткий голубь… Фрэнсис скрежетал зубами, а безжалостный гнев на самого себя волна за волной накатывал на него. Он резко отослал Иосифа и всех, кто, собравшись вокруг, робко молчал, люди искали на его лице ответа на свои страхи.
Обыкновенно со всеми своими горестями отец Чисхолм шел в церковь, но сейчас он не мог склонить голову и покорно пробормотать: «Господи, я принимаю это страданье. Я подчиняюсь». Фрэнсис прошел в свою комнату и с размаху бросился на плетеный стул. Его мысли беспорядочно неслись, ничем не сдерживаемые. Он вспомнил свою прекрасную проповедь о мире и застонал. К чему теперь все его хорошие слова? Что будет со всеми ними?
И еще один шип вонзился в него — ненужность, полнейшая бессмысленность присутствия Полли в миссии в такое время. Он тихонько выругал миссис Фиске за ее докучливую услужливость, из-за которой его бедная старая тетка подвергалась этому фантастическому кошмару. Ему казалось, что тяготы всего мира легли на его согнутые слабые плечи. Фрэнсис вскочил. Он не мог сдаться, и он не сдастся малодушно страшным угрозам Вая и еще более ужасной угрозе этой пушки, которая росла в его разгоряченном воображении и разбухла до таких гигантских размеров, что стала символом всех войн и всех жестоких орудий, созданных человеком для истребления рода человеческого.
Фрэнсис страдал, не зная, что предпринять. Весь в испарине от внутреннего напряжения он шагал по комнате. В дверь тихо постучали, и вошла Полли.